Еремей Парнов - Собрание сочинений в 10 томах. Том 9. Пылающие скалы. Проснись, Фамагуста

— Кира, Евгений Владимирович, — взмолился он, но онемел, наткнувшись на яростный взгляд Кирилла.

Шеф сидел красный, всклокоченный, не глядя ни на кого.

— Неужели нельзя было подождать. — Он внезапно нарушил напряженную, угрожающе нависшую тишину. — У меня же были в отношении вас планы! — пожаловался тоскливо.

— А вы нам говорили о них? — спросил Кирилл тоже упавшим голосом. — И вообще говорили с нами?

— Я немного иначе смотрел на вещи, — объяснил Доровский, почти оправдываясь. — И боюсь, что допустил ошибку… Нам, конечно же, следовало объясниться с самого начала. Возможно, у меня и нет морального права судить вас, Кирилл, но почему вы так торопились? Вам что, мешали работать? Выкручивали руки?

— А то нет? Взять хоть ту же командировку! Мы же должны были ехать вместе, но Евгений Иванович уперся, сказал, что поедет только кто-то один, и то в лучшем случае. И это еще при вас, Евгений Владимирович!

— Ладно, допустим. — Доровский сделал примирительный, почти дирижерский по плавности взмах. — Исправить, очевидно, уже ничего нельзя. Подумаем лучше, как будем жить дальше. Бог с ними пока, с личными претензиями. Тему никак нельзя бросить, ребята!

— И не бросим! — взбодрился Малик. — Мы с Кирой договорились: все остается по-прежнему.

— Даже если Кира уйдет? — быстро спросил Доровский, обретая обычную самоуверенность. — Не стройте воздушных замков.

— Я оговорил себе право продолжить работу, — возразил Кирилл.

— Между нами говоря, это не вызвало бурных восторгов, — заметил Евгений Владимирович с оттенком злорадства.

— Тем лучше. Останусь на своем месте.

— И все у нас пойдет по-прежнему, — благодушно заключил Малик.

— Если по-прежнему, то я пас, — решительно отрубил Кирилл. — Именно сейчас настал тот критический момент, когда дело можно еще сдвинуть с мертвой точки. Потом будет поздно. Извините, Евгений Владимирович, но в первую очередь это касается лично вас. Вам нужно вмешаться.

— Что вы предлагаете? — спросил Доровский, надменно приосанясь.

— Для начала три вещи. Первое — пробить заявку, второе — подстегнуть металлургический комбинат, третье — добиться, чтобы тема осталась за Маликом. Любой ценой!

— Ишь ты! Настоящий ультиматум.

— Не ультиматум, а суровые будни жизни, — повторил Кирилл услышанную на профсоюзном собрании фразу.

— Идет! — Евгений Владимирович решительно припечатал ладонь к столу. — Последнее я вам обещаю. Остальное — попробуем, хотя я далеко не всесилен, и вы это знаете.

— Для нас вы царь и Бог, — почти искренне сказал Малик.

— Но у меня тоже будет условие. — Доровский ожесточенно погрозил пальцем. — Уж если взялись за гуж, то тянуть до конца! Хоть костьми лягте. Меня не касается, к кому вы идете, Кирилл. Спрашивать буду как со своего сотрудника. Так же строго! Согласны?

— Если так же, — Кирилл двусмысленно улыбнулся, — согласен, Евгений Владимирович.

— И чтоб по первому свисту, как лист перед травой! Будете ездить ко мне в Академгородок. О командировках я позабочусь… Я бы забрал вас с собой, — вздохнул Доровский скорее облегченно, нежели разочарованно. — Так ведь не поедете, шпана московская.

— Я бы поехал! — мгновенно отозвался Малик. — На пару лет…

— Я, к сожалению, нет, — развел руками Кирилл.

— Так я и думал. — Доровский пренебрежительно зашмыгал носом. — Однако поживем — увидим. Итак, что у нас прежде всего на очереди?

— Пулкин, Евгений Владимирович, — льстиво подсказал Малик.

— Пупкин! — кивнул Доровский и полез в академический справочник. — Идите работайте, — отпустил небрежным мановением. — Мне звонить надо.

Лебедева позвонила Доровскому, которого хорошо знала по Менделеевскому обществу, на другой день после встречи с Кириллом Ланским. Разговор получился несколько странноватым. Сначала Евгений Владимирович взвился и закричал, что никогда не ожидал от Анастасии Михайловны подобного легкомыслия, потом разразился длинной тирадой насчет разумности специализации, возможностей человеческого мозга и даже верхоглядства. С кем именно сопрягалось последнее качество, она так и не поняла. Доровский сильно сомневался в способностях Ланского освоиться с совершенно новой областью. Он говорил настолько страстно и убедительно, что Анастасия Михайловна на какое-то мгновение заколебалась. Лишь свежее впечатление от краткой беседы по поводу красноцветов, когда Ланской обнаружил покоряющее умение попадать в точку, помогло ей устоять. Внимательно выслушав Евгения Владимировича, она рассыпалась в благодарностях, туманно заметив, что подумает, посоветуется с начальством и так далее. А под самый конец, что едва ли было достаточно деликатно в создавшейся ситуации, напрямик спросила о личных качествах Кирилла.

— Что он за человек? — переспросил Евгений Владимирович и, словно преодолевая огромное внутреннее сопротивление, проворчал: — Ничего плохого сообщить не могу.

Лебедева передала содержание разговора Корвату.

— И что вас смущает, Анастасия Михайловна? — осведомился Игнатий Сергеевич, сняв очки и разглаживая переносицу. — В чем проблема?

— Ревнует старик, кипятится…

— По-моему, это его сугубо личное дело. Нет?

— Но вы же должны знать всю подноготную?

— На кой мне она, Тасечка? Отвечайте прямо: парень вам нравится?

— Пожалуй, — помедлив, ответила Лебедева, как бы прислушиваясь к себе.

— Как специалист он нас устраивает?

— Безусловно.

— Тогда берите его и не морочьте мне голову. Нечего резину тянуть. Рассусоливать нам с вами некогда.

— Но вы отдаете себе отчет в том, что понадобится не меньше года, прежде чем он полностью войдет в курс дела?

— Полностью он не войдет никогда. Для этого нужно быть геологом, Тася. Но если паренек действительно таков, как вы говорите, то я уверен, что уже через три месяца мы начнем получать навар. Смелее запускайте вашего зверя на девственные поля. Пусть шурует! Нужен свежий взгляд со стороны, иначе мы так и будем буксовать на одном месте.

— Вы бы хоть взглянули на него, Игнатий Сергеевич! — мягко упрекнула Лебедева.

Она знала, как умел загораться Корват и гнуть свое с упорством маньяка, оставаясь глухим к предостережениям и разумным советам. Здесь, кажется, был именно тот случай.

— И взгляну, Анастасия Михайловна, почему нет? Давайте его сюда!

— Вы что, всерьез полагаете, что он сидит у вас за дверью? — изумилась Лебедева.

— Тогда вызовите!

В своем наивном нетерпении шеф вновь напомнил ей капризного малыша, которому если втемяшится что-то в башку, то, как говорится, вынь да положь. Иначе покоя не будет. Сколько раз и как больно расплачивался он, да и не он один, за свою обезоруживающую, такую доверчивую торопливость. Собирая молодых увлеченных единомышленников в единый кулак, он, конечно, достиг цели и создал уникальный коллектив. Но какой ценой! Метод проб и ошибок обошелся ему в два инфаркта, которых, по мнению близких, вполне можно было избежать. Но разве от себя убережешься? Корват разочаровывался в обманувших его доверие людях столь же скоропалительно, как и влюблялся. Исторгнув кого-то из сердца и разом потеряв всяческий интерес, он продолжал мучиться долго не заживающей обидой, ел себя поедом. Угнетенное состояние иногда длилось неделями. Врачи предупреждали, что однажды это может закончиться трагически.