Еремей Парнов - Собрание сочинений в 10 томах. Том 9. Пылающие скалы. Проснись, Фамагуста

— Так вопрос и не стоит. — Лебедева с явным неудовольствием принялась теребить камею на вырезе платья. Главного Ланской так и не понял. Они говорили с ним на разных языках.

— Вы сами ему скажете или лучше мне? — спросил он напрямую, интуитивно заражаясь ее сомнениями.

— Надо хорошенько подумать. С сугубо рациональной точки зрения, действительно, нет повода для терзаний. Вся беда в том, что Игнатий Сергеевич не совсем обычный человек, притом очень больной и по-детски впечатлительный. Никогда не знаешь, как он прореагирует. Скажу вам честно, Кира, я просто боюсь. Он может разволноваться, и тогда не оберешься беды. Два инфаркта — не шутка. Будем смотреть правде в лицо. — Анастасия Михайловна скатала миллиметровку с графиком в трубочку. — Вы его высекли. И не только его. За дело и совершенно заслуженно, но ведь высекли?

— Неужели такой пустяк?.. — Кирилл наконец уяснил ситуацию.

— Тем обиднее! — воскликнула она чуть не со слезами. — Вы уж не обижайтесь на нас, потому что при нормальных обстоятельствах ничего, кроме благодарности, не заслуживаете. Вы, конечно, не ожидали такого приема? Сознавайтесь.

— Не ожидал, — подтвердил Кирилл. — Не скрою.

— Вот видите! Как говорится, вместо спасибо… Но мне бы очень хотелось, чтобы между нами не осталось и тени недопонимания. Поэтому я была с вами вполне откровенна.

— Я понимаю…

— Давайте поступим следующим образом, — приняла решение Лебедева. — Составьте обоснованную записку, с формулами, с этим рисунком и так далее. Сделаете?

— Нет ничего проще.

— И сами идите к шефу. Лучше всего в институт, потому что у него там очередная запарка и на кафедре он почти не бывает.

— Как скажете, Анастасия Михайловна.

— Но до тех пор никому ни слова! Договорились?

— Вы чего-то еще опасаетесь?

— Всего, Кира. — Лебедева доверительно наклонилась к нему. — Фаворская, например, дорого бы дала за ваш график. Особенно после того как вы задели ее на семинаре.

— Я? Задел? — удивился он, силясь припомнить. — У меня и в мыслях не было.

— Было зато в таблицах. Показав температурные пределы существования углеводородов, вы прямо-таки фундамент выбили из-под ее построений.

— Почему?

— Мадам полагает, что основные компоненты нефти сформировались в вулканах.

— Бред какой-то! Выгорят как дважды два.

— Опять дважды два! — с ноткой торжества усмехнулась Анастасия Михайловна. — В чужом монастыре, где не совсем твердо усвоили таблицу умножения, следует держаться осторожнее.

— Молчать в тряпочку?

— Вовсе нет. А вот взвешивать каждое слово я вам настоятельно рекомендую. У Игнатия Сергеевича, несмотря на весь его авторитет, сложное положение. Люди, скажем прямо, не совсем чистоплотные, зорко следят за каждым его шагом… Ваше появление, между прочим, не прошло незамеченным.

— И что же вы предлагаете? — спросил неприятно пораженный Кирилл.

— Ровным счетом ничего. По-моему, мы обо всем с вами договорились, — заключила Лебедева с располагающей улыбкой. — Впредь будьте осмотрительнее, Кира, я желаю вам только добра.

Записку Кирилл подготовил, подкрепив каждое положение ссылкой на авторитетный источник. Он даже нашел подходящее место в корватовском учебнике, словно и впрямь действовал в развитие его положений. Строго говоря, так оно и выходило, потому что Игнатий Сергеевич настоятельно призывал к исследованию капиллярных сил физико-химическими методами.

Однако в «бараке», куда он сразу же поехал, забрав с машинки отпечатанный экземпляр, его ожидала неприятная новость. За столом Корвата, углубившись в бумаги, сидел Северьянов.

— Вы, простите, по какому вопросу? — спросил он, бросив неузнавающий взгляд.

— Як Игнатию Сергеевичу, — почему-то вдруг оробел Ланской. — Он будет сегодня?

— К сожалению, нет. — Дмитрий Васильевич отвел омраченное лицо. — Игнатий Сергеевич болен.

— Что-нибудь серьезное? — вырвалось у Кирилла.

— Боюсь, что да. Его увезли в больницу с острым приступом стенокардии. А вы, собственно, кто?

— Моя фамилия Ланской. Мы еще были у вас вместе с Анастасией Михайловной и Ларисой Антоновной Постор. Помните, Дмитрий Васильевич? — Кириллу было неприятно напоминать о себе.

— Ах да, конечно! — Северьянов выключил мешавшую смотреть вдаль лампу. — Я давно собирался с вами поговорить. Присаживайтесь, пожалуйста.

Кирилл без особой охоты придвинул стул.

— Игнатий Сергеевич очень хорошо о вас отзывался, — начал Северьянов издалека. — Лично для меня это имеет большое значение. Поэтому скажу вам все как есть, чтобы с самого начала была полная ясность. Согласны?

— Конечно, — кивнул Кирилл, ничего хорошего от такого начала не ожидая.

— Тут у нас произошли некоторые события, — Северьянов поморщился, как от зубной боли. — Собственно, вам вовсе не обязательно знать подробности. Подобные истории никому не делают чести. Даже рассказывать противно — невольно сам обмараешься… Короче говоря, Игнатий Сергеевич — человек очень впечатлительный, с обостренным, я бы даже сказал, немножечко старомодным чувством порядочности — написал заявление об отставке.

— Так, — с оборвавшимся сердцем вымолвил Кирилл.

— Министерство сперва воспротивилось, но вы знаете Корвата, он и слушать ничего не захотел. Насилу уговорили его остаться научным руководителем на общественных началах. Оно бы еще ничего, если бы не этот приступ… Не уберегли мы Игнатия Сергеевича! — Северьянов разжал собранные в кулак пальцы.

— И как же теперь.

— Будем молиться на медицину! Но даже если все, стучу по дереву, чтобы не сглазить, обойдется, Игнатий Сергеевич не скоро приступит к работе. Поэтому надо думать, как жить дальше. Для этого я вас и пригласил, — сказал Дмитрий Васильевич, позабыв, очевидно, что Ланской пришел по собственному почину. Кирилл не стал уточнять. Он вообще мало чем интересовался, кроме собственных увлечений, и плохо представлял себе, какую роль играет Северьянов в институтской иерархии. Очевидно, важную, напрашивался вывод, иначе бы он вряд ли сидел в директорском кабинете.

Последние сомнения на сей счет рассеял сам Дмитрий Васильевич.

— Мне поручено принять институт, — объявил он, слегка дрогнув голосом. — Не скажу, что я безумно рад, но нас, как говорится, не спрашивают. Тем более что Игнатий Сергеевич одобрил решение. Не знаю, как сумею управиться с такой махиной. Страшно даже подумать. Однако глаза боятся, а руки делают. Будем продолжать работу, дорогой товарищ Ланской. Она у нас с вами важная, и в случае чего по головке нас не погладят. В любом качестве — здесь ли, там ли — монгольская тема остается за мной. И я серьезно рассчитываю на вашу помощь.

— Буду рад, если сумею.