Терри Биссон - Святой Лейбовиц и Дикая Лошадь

— По ночам пользуйся ведром с крышкой. И в темноте без меня никогда не выходи на улицу.

Но ко времени, когда в среду на Пасхальной неделе собралось требуемое количество кардиналов и когда люди оправились от потрясения, вызванного безумным поступком Джасиса, пусть даже кое-кто, обнажившись, носился по улицам или, рыдая, лежал в постели, никаких нападений не происходило, и конклав сделал попытку начать работу. Первым делом кардиналы собрались в кафедральном соборе, где совместно отслужили мессу, после чего их процессия, покинув здание, через площадь направилась во дворец, где и должно было состояться избрание папы. В одном конце огромного тронного зала был сооружен алтарь, а сам дворец был временно освящен.

Своими конклавистами кардинал Коричневый Пони избрал брата Чернозуба Сент-Джорджа и сестру Юлиану из общины Успения; правило, что они должны были принадлежать к общине святого Мейси, вступало в силу лишь при отсутствии кардинала, а покидать конклав он не собирался. Нимми понял, что предпочтение, отданное сестре Юлиане, было ловким дипломатическим ходом, но несказанно поразился, узнав о своем избрании — пока не увидел, что Коричневый Пони часто беседует с Джарадом, одним из конклавистов которого оказался брат Поющая Корова. Нимми стало слегка не по себе. Может, политики из Кочевников при выборе папы будут руководствоваться указаниями Святого Духа. Почему бы и нет? Но он опасался встречи лицом к лицу с Поющей Коровой или с аббатом.

Но не успел конклав начаться, как смертельно заболел кардинал из Юты. Он выпал из числа участников конклава, и отсутствие кворума стало предлогом для его отсрочки. Чернозуб вернулся в свое новое жилище в подвале. Полиция продолжала охранять здание, но никаких попыток нападения на него не было.

За три последующих дня из дальней северо-восточной провинции прибыли еще семь клириков, и кардинал, председательствующий на конклаве, разрешил его продолжить. С телеграфной станции поступило сообщение, что архиепископ Тексаркский явится в течение десяти дней. Как только конклав возобновил свою работу, кардинал Коричневый Пони, взяв в союзники одного из конклавистов Бенефеза как доказательство своего беспристрастия, внес правило, по которому приставы могут арестовать любого кардинала-выборщика, если тот без разрешения конклава сделает попытку покинуть город или даже само здание выборов. Кардиналы, опасающиеся эпидемии, выступили с горячим протестом, но Коричневый Пони, отвечая им, сурово указал, что люди на улицах, которые подвергаются такой же опасности, полны гнева, и намекнул, какая судьба может ждать кардиналов-выборщиков, если опять не будет кворума. Закон прошел подавляющим большинством и был отослан в правительство Валаны с просьбой об оказании поддержки людскими резервами. Просьба была одобрена, и попытка кардиналов покинуть Валану теперь будет считаться преступлением. Таким образом, процесс поиска кандидата, устраивающего и Святого Духа, и различные земные власти, начался еще до появления самого влиятельного из земных владык его светлости кардинала архиепископа Уриона Бенефеза.

Но положение в городе продолжало ухудшаться.

Древний обычай сжигания бюллетеней с примесью сырой соломы или без оной, когда из каминной трубы шел белый или черный дым, продолжал соблюдаться, но правила избрания папы изменились в связи с требованиями времени. Теоретически епископ Рима должен был избираться церковниками в Риме. Их запирали в здании на ключ (con clave), пока две трети выборщиков не приходили к согласию. В течение тысячелетий каждый новый кардинал, где бы он ни обитал, считал себя частью Римской церкви, забота о которой была вверена его попечению, и имя его становилось частью титула: Элия, кардинал Коричневый Пони, декан святого Мейси в Новом Риме. Теперь же кардиналов стало больше, чем церквей в Новом Риме и Валане вместе взятых.

Время от времени группы недовольных шествовали по городу и, собираясь на площади перед собором святого Джона, скандировали лозунги. На пятый день конклава в двери дворца стали бросать камни, и папская гвардия, все еще носящая траур по покойному папе, была послана навести порядок. Не желая проливать кровь, вели они себя сдержанно, и вскоре население их разоружило. Гражданская полиция, не имеющая огнестрельного оружия, была не в силах контролировать поведение толпы. Люди собирались и расходились, как им нравится. Преисполнившись страха, кардиналы решили покончить с голосованием за три дня. Когда шло голосование, толпы отхлынули, хотя на площади продолжали оставаться люди, ждущие появления белого дыма.

Кое-кто из кардиналов, заболев, попытался оставить город, но был пойман и силой водворен обратно во дворец, одно из помещений которого, примыкающее к большому залу конклава, было превращено в больничную палату. Лежащий в постели выборщик может проголосовать; его помощник-конклавист приносил бюллетень к алтарю и, прежде чем опустить в чашу, вздымал его над головой, дабы все видели, что в нем нет никаких вычеркиваний. Тем не менее, пока шли первые, робкие и нерешительные туры, горожане на площади запечатали огромные, бронзовые двойные двери дворца, соорудив перед ними деревянный эшафот. Кузнец намертво закрепил эшафот на месте, загнав молотом длинные свинцовые штыри в дыры, просверленные в гранитной стене дворца. Другие в это время заколачивали окна. На шестой день заключения какой-то человек с кувалдой и ломом залез на крышу дворца и выломал несколько черепиц, а другой — топором прорубил дыру в крыше, свободной от покрытия. На крышу со смехом и шутками подняли ведра с дерьмом и под всеобщее ликованье вылили их в дыру. Женщинам из благотворительного общества Алтаря Валаны пришлось отказаться от экстренной доставки пищи, поскольку кухня была закрыта бунтовщиками. Отключили и воду во дворце.

Кардинал, обладавший самым громким голосом, взобрался к выбитому окну и провозгласил толпе анафему, угрожая отлучением от церкви всем, кто через пять минут останется на площади. Толпа веселилась и аплодировала, словно выслушала хорошие новости. Строго говоря, из-за шума и гама вообще ничего не было слышно.

Во второй половине дня кардинал, страдавший несварением желудка, завопил, что уборные полны до краев и скоро их содержимое потечет наружу, ибо служащих дворца, оставшихся снаружи, не пускают опустошить их. Все просьбы о свечах или масляных лампах отвергались. Несмотря на курение ладана и фимиама, дворец начал благоухать, как местная тюрьма. Конклав был в полной мере «под ключом», плюс заколочен досками. Для кардиналов еще хватало спальных мест, но их конклавистам пришлось устраиваться на полу.