Кир Булычев - Возвращение из Трапезунда

— Лидия! — закричал Андрей. — Это еще откуда? Ты прорвала блокаду?

Лидочка вошла из кухни, вытирая руки передником.

— Подойди ближе, мой повелитель, — сказала она.

Андрей уже сам ступил ближе и догадался, что елка нарисована на большом листе картона, а гирлянды и блестки к ней приклеены.

— Тогда и я покажу тебе, что и я достоин твоего внимания.

Андрей начал выкладывать на стол сокровища, добытые на рынке.

Лидочка тут же решила сделать настоящий пирог с рисом и изюмом, что отыскала в буфете.

Андрей наколол дров — их осталось немного, чтобы хоть на Новый год как следует протопить печку. Стало тепло, как до революции. Потом он сказал:

— Лидуш, а что, если я позову Нину Беккер? Она же здесь совсем одна.

— Я буду рада, — сказала Лида, она не хотела огорчать Андрюшу, хотя Нина Беккер ее раздражала своей немощью и демонстративным христианским смирением. Она понимала, что Нина бесконечно одинока и несчастна, но жалость к ней была сродни жалости к нищенке на дороге — хочется кинуть монету и более ее не видеть.

Андрей пошел к соседям. Нина встретила его на дворе, как будто сидела перед окошком и ожидала, — она выбежала в одном платье, застиранном до того, что потеряло цвет.

Она затащила его в такие холодные сени, что Андрей догадался — она вообще не топит всю зиму.

— Приходи сегодня к нам, — сказал Андрей. — Встретим Новый год. Может, он будет лучше, чем семнадцатый?

— Хуже некуда. Одна прорицательница обещала конец света в будущем году.

— Ты придешь?

— Нет, что ты! Мне совсем нечего надеть.

— Глупости, — сказал Андрей. — Мы же будем втроем.

— На праздник наряжаются не для других, а для себя, — строго сказала Нина и поджала без того тонкие губы.

— Приходи часам к десяти, — сказал Андрей. — Проводим старый год, а потом встретим новый. Хорошо? У нас пирог будет!

— Спасибо.

Андрей хотел было спросить, нет ли вестей от Коли, — он все забывал об этом спросить, потом решил: спросит вечером.

Вечером, когда стемнело, Андрей зажег коптилку — единственный источник света в доме, потому что керосин кончился, а на базаре керосину достать не удалось.

И тут в ворота постучали.

Андрей решил, что это Нина. Ей стало скучно, и она пришла пораньше. Но, выйдя к воротам, Андрей увидел высокого мужчину в длинной кавалерийской шинели и папахе.

Он узнал пана Теодора по глубоким, как ямы, глазницам — его мефистофельская бородка исчезла.

— Принимаете гостей? — грудным голосом спросил Теодор.

— Хорошо, что вы приехали на Новый год, — сказал Андрей. — Мы и не ожидали, что будет столько гостей на праздник.

— Много гостей? — Теодор обернулся, будто гости уже приближались.

— Только соседка, она милая девушка, совсем одинокая.

Лидочка была рада Теодору — она знала его ближе и понимала лучше, чем Андрей, хотя бы потому, что они вместе были на не существующей в этом мире могиле Андрюши.

— Я рад, что застал вас в отличном настроении, — сказал Теодор.

Он положил на пол вещевой мешок и вытащил оттуда три большие свечи, бутылку шампанского и банку свиной тушенки.

— Пир грозит превратиться в праздник чревоугодия, — сказала Лидочка.

Теодор помылся холодной водой и вышел в гостиную в казачьей черкеске, которая ему шла. Андрей даже с некоторой ревностью поглядывал на Лидочку, стараясь перехватить обмен взглядами между ею и гостем, — это было первым в их совместной жизни испытанием ревностью.

— Вы сейчас откуда, Теодор? — спросила Лидочка.

Теодор словно ждал вопроса. Он вытащил из мешка сложенную карту и расстелил на столе. Карта была велика и охватывала Европейскую Россию. Она была исчерчена стрелками, крестиками и линиями.

— Я из Петрограда, — сказал Теодор, — но по дороге сюда побывал в Новочеркасске.

— Расскажите тогда, что же происходит, мы здесь как на краю света — даже газеты не знают правды, — попросила Лидочка.

Андрей рассматривал карту. Лидочка зажгла одну из свечей, и от контраста между ее светом и светом коптилки казалось, что в комнате взошло солнце.

— Большевики твердо держат власть в центре, — сказал Теодор, указывая длинным ногтем сначала на Петроград, потом на Москву. — Но за пределами Центральной России их власть почти везде под сомнением. Некоторые губернии признали ее формально, другие и не знают толком, кто правит державой. Но, в общем, большевики — народ вполне серьезный, и они не питают иллюзий по части чести и благородства — как своего, так и соперников. Вернее всего, первый шок от их возвышения уже прошел, и оппозиция начинает расти как снежный ком. Мое путешествие, — Теодор провел пальцем от Петрограда через Москву и далее на юго-восток, к Дону, — показало, что оппозиция большевикам уже находит свои лозунги, идеалы, строит свои армии, и чем больше большевики будут совершать ошибок, тем скорее будут крепнуть их враги.

— А что сейчас в Москве? — спросила Лидочка.

— В чем беда Петрограда и Москвы? — ответил вопросом на вопрос Теодор. — Они могут давать России станки и машины, ситец и ложки, но сами не могут себя прокормить. А вот сельскохозяйственные области большевики удержать не смогут. Так что в самые ближайшие месяцы обе столицы будут поражены страшным голодом. А от голода два шага до голодного бунта. Голодный бунт в феврале прошлого года свалил императора, голодные бунты в Москве и Петрограде сметут большевиков.

— А выхода нет?

— Выхода нет. Радикалы впервые захватили власть в стране — словно исполнили завет Пугачева. Но удержать ее они не в состоянии. Недаром я принес карту. Глядите: на западе, совсем близко от Петрограда, находятся стальные немецкие армии. В их руках Прибалтика, на их стороне значительная часть прибалтийского населения, которое почитает себя куда более связанным исторически с немцами, чем с русскими. Южнее — обособилась Украина. Это житница империи, и она не намерена кормить большевиков. Чуть восточнее — земли казачьи. Здесь уже собрались тысячи и тысячи оппозиционно настроенных офицеров и генералов. Они — непримиримые борцы с большевиками. Следовательно, у движения, которое в знак протеста против красных большевиков именует себя белым, есть уже не только ресурсы, но и военные кадры. Исход войны не вызывает у меня сомнений. Но это будет страшная война, в которой население больших городов будет задушено голодом и болезнями, а остальные местности России вернутся к каменному веку, потому что городская промышленность будет полностью разрушена.

— Вы в этом уверены? — спросила Лидочка. Ей стало страшно.

— К этому выводу меня приводит немалый жизненный опыт, — сказал пан Теодор, — и умение анализировать. Если вы задумаетесь, как задумался я, боюсь, что вы придете к тем же выводам.