Олесь Бердник - Вне времени и пространства

Барвицкий остался один. Совсем один!..

На второй день газеты всего мира вышли с большими статьями, посвященными Ассамблее. Газеты Америки почти все дали огромные заголовки:

В каждой газете слова и идеи Барвицкого трактовались по-разному. Одни насмехались над ними, другие грозили, третьи требовали запретить подобные выступления, потому что они, мол, подрывают веру в смысл жизни и общества.

Газеты, связанные с религиозными организациями, напечатали ряд злобных нападок на Барвицкого и его выступление. Они требовали полностью разгромить подобные идеи и их инициаторов, и между слов в каждой строке чувствовалась угроза…

…Барвицкий улыбнулся, прочитав эти угрозы. Но его легкомыслие было преждевременным. Когда на следующий день он пришел в университет, его вызвал ректор.

— Мистер Барвицкий, — сухо и официально обратился он к профессору, — к величайшему сожалению мы должны отказаться в дальнейшем от ваших услуг.

— В чем дело? — удивленно поднял брови Барвицкий.

— Я больше ничего не могу сказать вам…

Профессор пристально посмотрел на ректора и понял, что уже начали действовать те силы, которые угрожали ему, молча повернулся и вышел.

В тот же день он был освобожден от должностей во всех институтах. Барвицкий был подавлен. Вместо того, чтобы понять его, мир лишает его возможности даже теоретически работать над любимой проблемой, не говоря уже о ее практическом осуществлении.

Что же делать? Ехать в Европу? Копылов обещал, что их Академия поможет! Нет! Они не тем путем идут, они не оторвутся от Земли даже тогда, когда ракета будет лететь со скоростью света! Это, кажется, крах его идей! Дни идут за днями и скоро старость! Его надежда на Ассамблею, на ее поддержку провалилась, и теперь остались только, как пишут газеты, "сумасшедший бред", всемирный позор и горечь в душе…

…Вечером Барвицкий бездумно шел по улице. Теперь ему было все равно куда идти. Дома его ждала пустая, холодная квартира, где он одиноко жил много лет со своими невероятными мечтами с глазу на глаз. Он нравился многим женщинам, но женщины почему-то не нравились ему. Его возмущали малейшие признаки мещанства, невежества, легкомыслия. И он оставался одиноким… И еще быстрее неслись его мечты в бездны Вселенной…

Настойчиво звала куда-то горящая реклама на земле, на стенах и даже в небе, мимо проплывала бесконечная толпа, тенями проносились над головой вертолеты, на уличных телевизионных экранах показывалась передача с Луны, куда прилетели первые экспедиции с Земли, но Барвицкий ничего этого не видел… Снова приходила апатия, как это бывало с ним часто. Он повернул к гигантскому мосту и вышел к парапету…

Барвицкий не видел, что за ним, на небольшом расстоянии все время шла молодая женщина. Она остановилась недалеко от моста, спрятавшись в тени…

Он сел на парапет. Хаотичные мысли закружились в голове. Чего он хотел? Разобраться в том, что произошло? Для чего? Теперь все зря! Бесполезны его безумные мечты, надежды, планы…

Далеко внизу, в волнах реки, блеснули отражения звезд. Барвицкий встрепенулся, поднял лицо вверх. Легкий ветер мчался в ночном небе прозрачные волокна облаков, и казалось, что звезды, которые виднелись в туманной дымке, колышутся. Барвицкого что-то сдавило за горло, на глаза навернулись слезы — и, как всегда, забилось сердце, сильно, волнующее.

В памяти молниеносно проносилась его жизнь, возвращалось золотое детство. Еще тогда, когда он едва умел читать, когда над его белокурой головой простиралось небо родной Галиции, — его волновал вид звездного неба… Из глубины сознания всплыли тени прошлого…

…Он сидит на коленях у матери — русой, синеглазой худенькой женщины. Легкий ветерок ласкает лицо Святослава, убаюкивает его. Не привлекают его ни величественные вершины лесистых Карпат, возвышающиеся на горизонте, ни пение соловьев, ни тенистые рощи, ни рев Черемоша. Детский взгляд тянется в небесную бездну. Чего ему там искать — в этих каплях огня — звездах, мерцающие на темно-синем фоне неба, или в холодном диске Луны? Страшная глубина чувствуется, когда смотришь в небо, но это не пугает Святослава, и с детских губ срывается неожиданный вопрос:

— Мама! А далеко ли до Луны?..

Мать удивленно посмотрела на сына, но все же тихо ответила:

— Далеко, сынок, так далеко, что человеческой жизни не хватит, чтобы долететь туда…

Святослав замолкает, а потом радостно тормошит мать:

— Мама, мама, я придумал, как можно долететь! Нужно только посадить много людей — и старых и детей… Старые умрут, а молодые тем временем подрастут и долетят…

И с тех пор, где бы он не был, когда его родители эмигрировали в Америку, во время учебы в университете, где он в свободное время работал в ремонтных мастерских, — всегда он думал о том, что захватило его с юных лет — о далеких звездных мирах. Святослав весь погрузился с головой в науку, рано получил ученую степень и стал профессором. Усиленно изучал конструкторское дело, электро- и радиотехнику, ядерную физику и все то, что могло пригодиться для конструирования космического корабля…

Его опередили — несколько космических ракет уже совершили первые полеты на Луну, а теперь в Америке, Англии и в государствах социалистической конфедерации готовились аппараты для большого перелета на Марс и Венеру. А ему уже давно это было безразлично, его безумная мечта вела еще дальше!

— Другие планеты? Что Солнечная система? Разве не такие же земли? Даже хуже, потому что они не приспособлены для жизни. Это все детская игра, иллюзия прогресса! Надо выйти за пределы Системы, в космическую бесконечность, в другие звездные миры, надо преодолеть влияние Времени и Пространства, сбросить гнет материи и вечным огнем перейти в иное Бытие!..

Его не слушали, за спиной улыбались:

— Знаменитый ученый, а немного того…

И показывали пальцем возле виска.

Вчерашняя Ассамблея нанесла ему окончательный удар. Весь мир отвернулся от него. Его выводы, его чудесную мечту считают химерой! Конец!

Кто же он? Ученый? Но его выгнали из всех институтов, где он работал! Человек? Видимо, нет, потому что каждый человек хотя бы думает о жизни здесь, на Земле, продолжает ее, создает семью… А он прожил тридцать пять лет и даже не любил никого, не прижимал к своей груди женщину, не слышал тревожного стука женского сердца… Нет! Он не встретил такой женщины, которая поняла бы его мечты, разделила бы огонь его исканий! Только галлюцинации и во сне и наяву настойчиво появляются в его сознании… Вот и теперь, до боли ясно, перед широко открытыми впалыми глазами всплывало видение, и не знает Святослав — это видение является сном, или, может, снится ему глухой гул огромного города и парапет набережной, где он сидит…