Клиффорд Саймак - Мастодония

Несколькими днями позже он вернулся на старое, обжитое место и остался там, и больше нас не беспокоил, хотя и помнил, что может добыть лакомство. Я прямо приказал Хайраму оставить его в одиночестве, и на этот раз он послушался.

Несколько дней известий от Куртни не было. Когда он наконец позвонил, я был в офисе и разговаривал с Беном. Бен жестом указал мне на другую телефонную трубку.

Куртни сказал, что сделал запрос о временном разрешении, к которому присоединились Сафари и кинокомпания. Но делопроизводство, сказал он, займет, кажется, больше времени, чем он думал, из-за множества сложных аргументов, выдвигаемых обеими сторонами. Он был особенно рассержен одним заявлением, выдвинутым в защиту запрета Госдепартамента – что путешествующие во времени рискуют здоровьем. Он бы, сказал он, мог согласиться, что путешествия в более близкие времена могут представлять опасность, но правительство распространило запрет на временной интервал на миллион лет в прошлое из тех соображений, что существовавшие в те времена бактерии и вирусы, попав в человеческий организм, могут быть перенесены в наше время и вызовут эпидемию, например, чумы.

ЦРУ, сообщил Куртни, его больше не беспокоило.

– Может быть, их отозвали, – сказал он.

Сенатор Фример беседовал с ним и сообщил, что обеим палатам Конгресса предстоит рассмотреть законопроект об эмиграции неудачливого населения или тех, кто захочет переселиться в доисторические времена. Фримор, сказал он, хотел бы знать, какой период лучше всего.

– Эйса с нами на проводе, – сказал Бен. – Это по его части.

– О'кей, – сказал Куртни. – Так как же, Эйса?

– Миоцен, – ответил я.

– А как насчет Мастодонии? Мне она кажется идеальной.

– До нее недостаточен временной интервал, – сказал я ему. – Раз вы собираетесь основывать человеческое общество где-то в прошлом, нужно быть уверенным, что оно расположено достаточно далеко и не вступит в конфликт с зарождающейся человеческой расой.

– Мастодония достаточно далеко, не так ли?

– Вовсе нет. Мы всего лишь в полутораста тысячах лет назад во времени. Если уйти на триста тысяч, вы все еще будете в Сангамонском межледниковье, но и этого мало. Тогда на Земле уже были люди, примитивные, но все же люди. Мы не можем допустить столкновения с ними.

– А ты и Райла?

– Нас только двое. Мы не собираемся вводить в это время больше никого. Все остальные только проходят через Мастодонию к дорогам во времени. И людей в Америке не будет по крайней мере в течение еще ста тысяч лет.

– Понимаю. А миоцен? Как далеко он?

– Двадцать пять миллионов лет.

– Этого достаточно?

– У нас более двадцати миллионов лет до того момента, когда появится хоть кто-то отдаленно похожий на человека. Двадцать миллионов лет до возможного конфликта, после которого, пожалуй, и людей на Земле не осталось бы. Или в наше время, или за двадцать миллионов лет до нас.

– Так ты думаешь, мы к тому времени все вымрем?

– Вымрем или переселимся куда-нибудь еще.

– Да, – сказал Куртни. – Может быть и так.

Он немного помолчал, затем спросил:

– Эйса, почему миоцен? Почему не раньше или немного позже?

– В миоцене, должно быть, уже есть трава. Она необходима для животноводства. Кроме того, трава делает возможным и существование диких стад. Поселенцы в первое время были бы обеспечены пищей. И в миоцене климат был лучше.

– Как это?

– Длительный период сплошных дождей заканчивался. Климат становился суше, но для земледелия влаги, пожалуй, было еще достаточно. Большие леса, которые прежде покрывали обширные пространства, в это время уступили место травянистой почве. Поселенцам не нужно будет сводить леса, чтобы основать ферму, но дерева для хозяйства будет достаточно. В это время не было по-настоящему свирепых зверей. Или, по крайней мере, мы ничего о них не знаем. Ничего, что хотя бы отдаленно походило на гигантов мела. Немного тиранотериев, гигантские кабаны, ранние слоны, но ничего такого, для чего потребовалось бы серьезное оружие.

– Прекрасно, ты меня убедил. Я перескажу это сенатору. И, Эйса…

– Да?

– Что ты думаешь об этой идее? Отправить этих людей в прошлое?

– Этого не следует делать. Мало кто из них захочет отправиться. Они не пионеры и не захотят ими быть.

– Ты думаешь, они предпочтут остаться тут, на обеспечении, до конца их дней? Но это – то же самое. Они в ловушке бедности, и им из нее не выбраться.

– Я думаю, что большинство из них остались бы здесь, эту жизнь они знают, а что будет там – им неизвестно.

Куртни сказал:

– Боюсь, ты прав. Однако если наше предложение провалят, план Фримора высосет нас – если он пройдет, ясное дело.

– Не думай об этом, – сказал я.

Куртни и Бен поговорили еще немного. Особенно говорить было не о чем.

И, сидя там, прислушиваясь к замечаниям Бена по телефону, я подумал о яркости впечатления от общения, которая так быстро тускнеет. Несколько недель назад казалось, что ничто не может нам помешать. У нас был контракт с Сафари, кинокомпания делала шаги на сближение с нами, и мы были уверены, что наш бизнес идет на подъем. Но теперь, если Куртни не сможет преодолеть сопротивление Госдепартамента, мы были выключены из бизнеса.

Лично для меня это значило не так уж много. О, конечно, я не отказался бы стать миллионером, но деньги и успех в бизнесе никогда не значили для меня слишком много. С Райлой, однако, все было совершенно иначе и, хотя Бен мало говорил на эту тему, я знал, что это много значило также и для него. Мое разорение, понимал я, не стало бы слишком тяжелым ударом, я терял гораздо меньше, чем они.

Выйдя из офиса Бена, я пошел в заброшенный сад и нашел там Кошарика. Мы присели поговорить. Разговаривал, в основном, он. На этот раз он рассказывал и показывал мне свою родную планету. Это место совершенно не походило на планету Галактического Центра. Этот удаленный мир имел бедный экономический базис. Его земля была малоплодородна, природных ресурсов тоже было мало, поэтому там и не появились большие города. Его народ влачил жалкое существование, а люди были не такими, как Кошарик – определенно они были биологическими созданиями, хотя была в них неуловимая озадачивающая тенденция: они словно парили в нерешительности между приземленной жизнью и жизнью эльфов.

Кошарик, должно быть, ощутил мое удивление, потому что сказал мне:

– Я урод. Как бы ты назвал это? Может быть, я мутант. Я был похож на остальных. Я изменился, и они были озадачены и стыдились меня, пожалуй, даже немного боялись меня. Мое начало не было счастливым.

Его начало – не его рождение, не детство. Я задумался над этим.

– Но те, из Центра, взяли тебя. Пожалуй, именно поэтому они тебя и выбрали. Видимо, они разыскивают людей, которые могут изменяться, людей, подобных тебе.