Герман Подкупняк - Поиск-85: Приключения. Фантастика

— Как же он все-таки выглядел? Ну, что-нибудь особенное в лице, в разговоре, в походке, — спросил Вотинцев.

Тоня задумалась, машинально водя ложечкой в пустом стакане.

— Нет, ничего не припоминаю, — наконец сказала она. — Бесцветный какой-то. Обычный. Мне вот недавно на улице показалось, что вроде его встретила, кивнула даже, а он и глазом не повел. Видно, обозналась.

Сергей от такой новости даже привстал со стула.

— Он, что, опять был в форме железнодорожника?

— Нет, в обыкновенном костюме.

«Тоня не обозналась! — раздумывал чекист. — Ее могла бы ввести в заблуждение железнодорожная форма: стандартная одежда делает похожими многих людей. Но раз этот человек был в костюме и показался ей Тихоновым… Если он в городе — это для нас уже интересно».

— Хотите еще чаю, — предложила хозяйка, когда молчание совсем затянулось. — С вареньем.

— Нет, нет, спасибо, — заторопился лейтенант. — Я итак у вас засиделся.

Тоня мягко улыбнулась, понимающе повела тонкими плечами, и Вотинцев на миг пожалел, что отказался от чая. «Девушка и вправду очень милая. Молодец Иван. Разбирается в людях. Вот распутаем это дело — обязательно ее в кино приглашу», — решил лейтенант, но сказал деловито:

— Вы нам очень помогли, Антонина Николаевна. О разговоре, разумеется, никому ни слова. Если вы вдруг еще раз встретите похожего на Тихонова человека, немедленно позвоните нам вот по этому телефону. Самостоятельно никаких действий не предпринимайте… Это опасный тип.

Тоня послушно кивнула. Лейтенант пожал ей руку и, едва не стукнувшись головой о притолоку, вышел в прохладные сени.

Майор Штайнхоф не ошибся. Военнопленный, выдававший себя за рядового Соловьева, действительно был Андреем Ивановичем Коробовым.

Сейчас он стоял в длинной очереди за мутной похлебкой, которую черпаком разливал по измятым солдатским котелкам и мискам веснушчатый кругленький немец.

Этот ефрейтор любил шутку и каждый раз норовил вылить свое пойло мимо подставленной посуды. Когда немцу это удавалось, он просто визжал от радости, будто его щекотали.

— Великий рейх не будет кормить неповоротливых русских. Не можешь держать миску — не вскинешь лопату!

Второй порции в наказание не полагалось.

Коробова передернуло от ненависти к этой упитанной морде, и он стал смотреть на небо. Небо было прозрачным и мирным. Эта беззаботная синева вдруг напомнила Коробову Ялту, куда он приехал подлечиться прошлым летом. Прямо с курорта он на неделю заехал в чистенькое село близ западной границы, где в сельской школе все еще учительствовала его старенькая мать. Мать, сама сибирячка, перебралась сюда в конце двадцатых годов. В этих местах погибли отец и дядя Коробова, сражавшиеся против белых. И она решила дожить жизнь здесь, несмотря на то, что Андрей давно просил мать переехать к нему на Урал.

Двадцать пятого июня он должен был прибыть в Москву, в наркомат, для утверждения в новой должности. Дни, проведенные в домике матери, были наполнены спокойствием и отпускным блаженством. Вновь представив себе их, Коробов в бессильной ярости заскрипел зубами.

— Ты что, дядя? Заболел? — участливо обернулся к нему стоящий впереди чернявый парень в выцветшей пилотке.

— Да так, ничего, — очнулся Коробов. — Задумался немного.

— Голову-то прикрой, — знающе посоветовал тот. — Удар может хватить.

Солнце стояло в зените. Пахло потом, нестиранными бинтами и хлевом. Комендант лагеря обожал парное молоко и держал в лагере трех коров.

Коробов в который уже раз вспомнил все, что произошло с ним в те первые дни гитлеровского нашествия.

…Под монотонный гул летевших на Минск «хейнкелей» Андрей уговаривал мать уехать вместе с ним, но та ни в какую не соглашалась:

— Здесь отец твой лежит. С ним останусь, — твердила мать. Когда он, наконец, убедил ее, и мать наспех засобиралась в дорогу, было уже поздно.

Единственную полуторку, присланную из райцентра за сельскими активистами, в щепы разнес немецкий снаряд. Хорошо еще, что люди не успели залезть в кузов и никого не зацепило осколками. Шофер, за минуту до попадания зачем-то выскочивший из кабины, теперь в диком изумлении глядел на обломки машины и отчаянно ругался. Коробов бросился искать подводу и увидел красноармейцев. Бойцы во главе с младшим политруком занимали оборону. Двое с ручным пулеметом забежали к ним во двор. Коробов догадался зачем: с материнского огорода хорошо просматривался проселок, на который могли свернуть немцы, встретив заслон на главной улице села.

Коробов вернулся в хату и заставил мать спуститься в подпол: со стороны дороги уже раздавался рев мотоциклов, — выскочил на улицу и залег под деревом возле ближайшего красноармейца, совсем молоденького конопатого паренька.

Немцы шумно въехали в село и остановились. Это была разведка.

Сидевший в коляске первого мотоцикла поднял к глазам бинокль и осмотрелся по сторонам. Село, как вымерло. Заходящее солнце слабо поигрывало бликами на линзах. Немец удовлетворенно опустил бинокль. Мотоциклисты на всякий случай полоснули вдоль улицы из автоматов, лихо развернулись и исчезли за бугром.

— Сейчас пойдут, — ни к кому не обращаясь, сказал красноармеец и поудобней перехватил ложе винтовки. Коробов ясно видел стекавшие по его лицу капли пота.

Паренек был прав. Через несколько минут на бугре показались бронетранспортер и два грузовика с пехотой. По обочинам, строго в ряд, держались мотоциклисты.

Колонна втянулась в село на три четверти, когда раздался глухой, но мощный взрыв. В бронетранспортер метнули связку гранат, и он опрокинулся набок. С часовенки по фашистам ударил «максим». Грузовики остановились. Под огнем немцы выпрыгивали из кузова. Стоял грохот гранатных разрывов и визг пуль. Резко застучали немецкие автоматы.

— Так вас, гады! — кричал конопатый красноармеец, крепко ухватив свою вздрагивающую при стрельбе винтовку. Потом он вдруг всхлипнул и ткнулся лицом в траву. Из-под пилотки, набирая силу, потянулась черная струйка.

Это была первая в войне смерть, которую Коробов увидел своими глазами. Почувствовав, как захолонуло сердце, и сам еще полностью не осознав неожиданное свое решение, Коробов потянул винтовку из каменеющих рук бойца, перезарядил ее, прицелился в кучу мышиных мундиров и нажал на спуск. Винтовка послушно выстрелила, толкнув его в плечо, и Коробов, наконец, ощутил себя не потерянным отпускником, а солдатом, занявшим место среди своих. Все стало просто и определенно.

На бугор вылез танк и блеснул вспышкой. Снаряд попал в часовенку, и строчивший оттуда «максим» захлебнулся. Немцы, делая короткие перебежки, пошли в атаку. С огорода донесся дробный стук «дегтярева». Потом и он замолк.