Клиффорд Саймак - Проект Ватикан

- Мэри в коматозном состоянии. Ее сознание, ее память опустошены, стерты, - сказал Теннисон. - Но даже когда она была здорова душой и телом, к ней в сознание он проникнуть не мог.

- Хочешь сказать, что он не ко всем...

- Послушай, Пол, вот тебе пример: уж как Шептун был близок с Декером, а в его сознание проникнуть не мог, как ни стремился.

- А в твое и Джилл проникает? Что же в вас такого особенного?

- Не знаю. Я думал об этом. Понимаешь, многие люди, большинство людей, не способны даже видеть Шептуна. Ты, например, не можешь, это я точно знаю. Шептун пытался с тобой познакомиться. Он пробовал тебе явиться, но ты его не увидел.

- Откуда тебе это известно?

- Он мне сам сказал. Думаю, он тут со многими пытался контакт наладить, и с тем же результатом. А роботы - вообще исключено. У них №другой тип сознания¤ - так он сказал. Он много лет бродил по Ватикану, все информацию искал. Он просто помешан на информации, на знаниях. Цель его жизни - постижение Вселенной, ее изучение. Кое-что он в Ватикане разнюхал, но совсем немного. Да и то, что узнал, далось ему с большим трудом.

- Так вот о ком говорил мне Феодосий! - воскликнула Джилл. - Значит, Шептун и есть та мышка, которая откусывает крошечные кусочки от громадины ватиканских знаний! Феодосий так мне и говорил. А им никак не удается выследить воришку. Теперь понятно почему.

- Значит, ни единого шанса, - обречено проговорил Экайер.

- Я в этом просто уверен, - кивнул Теннисон.

- Да, дела... - проговорил Экайер, сжав кулаки. - Смирились и сидим. Боже, а ведь как задумаешься, от чего мы отказываемся! Вся Вселенная перед нами, а мы отказываемся. И все это из-за безумного поиска истинной религии!

Теннисон положил руку ему на плечо.

- Пол, мне бы очень хотелось помочь тебе. И Джилл, я думаю, хочет того же. Мне очень жаль. Так получается, что я огорчаю тебя.

- Да что ты! - отмахнулся Экайер. - Это же не твои трудности.

- Почему же не мои? Разве это только Ватикана касается? Нет, дружок, тут дело посерьезнее. Все на свете выиграют, если мы найдем ответ.

- Надо искать какой-то выход, - убежденно проговорила Джилл. - Рано сдаваться, рано лапки кверху поднимать. Я, например, могу поговорить с Феодосием.

- И чего добьешься? - скептически усмехнулся Экайер. - Он замашет руками, успокоит тебя, скажет что-нибудь вроде №не надо так волноваться, деточка, пройдет время, все станет на свои места¤...

Теннисон поднялся.

- Я должен взглянуть на Мэри, - сказал он.

- Я с тобой, - сказал Экайер, вставая. - Джилл, может, и ты сходишь с нами?

- Нет, - замотала головой Джилл. - Не хочется. Я лучше займусь обедом. Пообедаешь с нами, Пол?

- Спасибо. Очень хотелось бы, но дел по горло.

Когда она вышла из комнаты, Экайер тихо спросил у Теннисона:

- Извини, я при Джилл не хотел спрашивать, но все-таки, что же случилось с ее лицом?

- Дай срок, - улыбнулся Теннисон, - мы тебе все-все расскажем, я тебе обещаю, Пол.

Глава 44.

- Так хочется обо всем рассказать тебе, Джейсон, но в голове все перепуталось, - призналась Джилл. - До сих пор опомниться не могу. В общем, когда я смотрела на этот рисунок, я точно поняла, что справа - знак вопроса. Он спрашивал, что я такое, а я ломала голову, как ответить, и тут у меня в сознании заговорил Шептун и сказал, что теперь его очередь.

- И вступил в разговор?

- Да. То есть не он, а мы вместе. Я догадывалась, что происходит, но не понимала смысла... Помнишь, давным-давно на Земле было такое устройство - телеграф? Сигналы передавались по проводам, и тот, кто не знал кода; мог часами слушать сигналы и ничего не понимать. Или представь себе, что ты слышишь, как двое чужаков по-своему квакают или хрюкают. Для них это слова, для тебя - пустой звук.

- Ты сказала №телеграф¤. Это что, действительно были сигналы?

- Да какие-то сигналы, но было еще много всяких звуков, и знаешь, мне казалось, что это я их издаю - непонятно как и зачем, и в мозгу у меня проносились вихри совершенно безумных мыслей - явно не моих. Наверное, это были мысли Шептуна. Порой мне казалось, будто я начинаю улавливать какой-то оттенок смысла, я пыталась ухватиться за него, как за ниточку, но ниточка обрывалась, и я опять переставала что-либо понимать. И что странно: в обычной ситуации я бы просто взбесилась, стала бы всеми силами добиваться своего, старалась бы узнать, что за существо со мной разговаривает. А там мне так спокойно было. Не помрачение сознания, нет. Я все нормально видела и воспринимала, только время от времени мне начинало казаться, что я уже не я, и еще я видела себя со стороны... Во время нашего №разговора¤ то существо, что стояло ко мне ближе других, и остальные, что собрались неподалеку, непрерывно показывали разные уравнения и графики - медленно, не спеша, - причем самые простые, как будто говорили с ребенком. Знаешь, когда взрослые начинают подражать детскому лепету - вот такое было впечатление. Я тогда подумала, что, наверное, этот кубоид не меньше моего смущен. Наверное, для него те звуки, что я издавала - пощелкивание и треск, имели не больше смысла, чем для меня его графики и уравнения.

- Не исключено, что Шептун что-то понимал, - предположил Теннисон. Ведь беседу вел, в конце концов, он. Он был в роли переводчика.

- Если так, то он работал в одну сторону. Мне он ничего не переводил. Хотя я тоже как-то в разговоре участвовала. Мы подошли поближе - то есть я подошла - к розово-красному кубоиду, и всякий раз, когда мне - вернее, Шептуну, - что-то было непонятно, я указывала пальцем на определенное уравнение или график, и кубоид все переписывал заново - медленно и терпеливо, иногда по несколько раз, пока Шептун наконец не понимал что-то.

- А ты? Ты понимала?

- Только кое-что. Какие-то обрывки. А теперь, вернувшись домой, вообще почти все забыла. Мое человеческое сознание плохо воспринимало такой тип подачи информации. Многое казалось просто нелепо по человеческим понятиям. Казалось, никакой логики нет. Знаешь, что я думаю?

- Ну?

- Мне кажется, что в математическом мире действует какой-то другой тип логики. Совершенно парадоксальный. Там одно и то же понятие в одном контексте звучит утвердительно, а в другом - отрицательно. Все время я сталкивалась с такими моментами: ухватишь смысл, думаешь, ну вот, поняла наконец, слава тебе, господи, как тут же возникало что-то новое, и это новое напрочь, начисто стирало то, что минуту назад было понятно. Не знаю. Просто не знаю. Там-то я еще хоть что-то понимала, а здесь - вообще ничего. Шептун уговаривал меня пойти туда, так как считал, что я могу все увидеть по-другому. Не так, как ты. Насколько я знаю, с тобой там ничего подобного не происходило?

- Нет. Такого действительно не было. Никаких разговоров.

- И дело тут, наверное, вовсе не в том, что мы с тобой - разные. Мне кажется, дело в Шептуне. Наверное, он многое передумал со времени первого посещения математического мира и многое успел понять. Второй раз ему было легче.