Альфред Ван Вогт - Вечный бой

Потом у Нормы родилась идея; Норма притихла. Затвердевшими пальцами она подобрала пинцет, захватила торчащую светящуюся точку металлическими губками плоскогубцев, и, не пытаясь вытянуть ее или затолкать вглубь, повернула, как винт. Прозвучал тончайший, почти неслышимый щелчок. Ее тело трепетало, как натянутая струна, и стало падать, проваливаться в темное безмерное пространство.

Из этой ночи к ней плыло едва светящееся тело, тело человека, и, кроме того, не человека. Было что-то вроде головы и плеч, что-то физически отличающееся, не поддающееся пониманию. И у этой странной сверхчеловеческой головы были глаза, горящие, как драгоценные камни, и, казалось, буквально пронзали ее. Раздавшийся голос не мог звучать, поскольку был внутри нее. Существо сказало:

— С этого великого момента ты попадаешь под нашу власть и служишь нашей цели. Я говорю тебе: возведение энерго-временного барьера не должно быть завершено. Это разрушит все века Солнечной системы. Энерго-временный барьер не должен, не ДОЛЖЕН быть завершен…

Существо постепенно исчезло. Само воспоминание о нем стало тускнеть. Осталась темнота, черная невероятная темнота.

Вдруг Норма резко оказалась в материальном мире. Казалось, она едва не упала, или, наоборот, поднималась. Одна нога сложилась под ней, в точности повторяя позу, в которой она была в постели. Только она должна была падать туда бессознательно в течение долгого времени. Ее колени болели от тяжелой давящей боли ее положения. И под шелком ее чулок была не гостиничная постель, а металл!

Сочетание удивления, одиночества и понимания того, что происходит, лишило Гарсона присутствия духа. Он начал извиваться, потом корчиться, лицо его исказилось в агонии. А потом показалось, что сила грубых бесстрастных рук, держащих его, перетекла каким-то образом к его нервам.

Он хотел успокоиться. И спастись от безумия!

Теперь не было рук, касавшихся его. Он лежал лицом вниз на плоской грубой поверхности, где, на первый взгляд, была только темнота. Медленно возвращалось ощущение одиночества. Пришли смутные мысли о Норме и совпадении, которое вернуло его жизнь, казавшуюся такой вольной в течение многих лет, кроме того, предопределило ее конец здесь, в этой черной пыточной камере. Он умирал здесь, хотя тело его могло жить в течение нескольких коротких безумных часов. Или дней. Или недель. Время не существенно.

Фантастически! Наверняка через минуту он проснется и кошмар кончится.

Сначала звук был тише шепота, тайный шум издалека, настойчиво пронзавший слух Гарсона. Шум волнами доносился к нему из черноты, становясь более разборчивым, звучал все громче — голоса! Звук взрывался чудовищной жизнью. Миллиарды голосов кричали в его мозге, мощный рев прямо-таки давил на него. Вдруг свирепость голосов потускнела. Они стали исчезать вдали, но звучали еще настойчивее, как бы нежелавшие уходить, словно что-то еще осталось недосказанным.

Звуки закончились, и наступила абсолютная тишина. Потом раздался щелчок. На него хлынул свет. Гарсон повернулся и уставился заворожено. Дневной свет! Из своего положения он мог видеть край здания из камня и кирпича, старого убогого здания на улице Деллы.

Невероятно, но все закончилось. И ничего не произошло. Нет, это неточно. Были воспоминания, смешавшиеся воспоминания о том, как важно быть верным глорианам, чувство близости к окружающему миру, изображения машин, но ничего определенного.

Грубый голос разрушил его мысли.

— Иди отсюда, ты — проклятый лентяй!

Тяжелое квадратное зверское лицо всматривалось в открытую дверь, крупный приземистый молодой человек с толстой шеей, широким боксерским носом и неприятными голубыми глазами.

Гарсон лежал совершенно спокойно. У него не было намерения ослушаться. Благоразумие ему подсказывало мгновенно, автоматически покориться, прежде чем он сможет оценить случившиеся поразительные вещи. Что его удерживало, каждую окостеневшую мышцу — это было новым ужасным фактом, возникшим не из осознания слов человека, а из самих слов.

Это был не английский язык. Тем не менее, Гарсон понимал каждое слово.

Резкий косой взгляд нетерпимой ярости, захлестнувшей грубое лицо, всматривающееся в него, прибавило жизненных сил мышцам Гарсона. Он кинулся вперед, но большие ручищи человека схватили его и с нарочитой небрежностью положили его лицом вниз на мостовую.

Мгновение он напряженно лежал, борясь с безумным гневом. К тому же он не решался показывать, что разозлен. Что-то пошло неправильно. Машина не сработала должным образом, а Гарсон не должен упустить представившуюся возможность. Он медленно поднялся, желая знать, как автомат, деперсонализированный человек, будет выглядеть и действовать.

— Сюда, черт бы тебя побрал, — произнес с вызовом голос позади него. — Ты теперь в армии, — в голосе послышалось удовлетворение. — Ну, ты — мой последний на сегодня. Я доставлю вас, парни, на фронт, а потом…

«Сюда» вело к бездуховной на вид группе людей порядка сотни человек, стоящей двумя рядами вдоль огромного, мрачного и грязного строения. Гарсон уверенно направился в конец заднего ряда и отметил, как поразительно ровно стоят люди, несмотря на их вялость.

— Хорошо, хорошо, — проревел парень с квадратными челюстями. — Идемте, вы будете отлично сражаться до того, как кончатся эти ночь и день.

Гарсона осенило, когда он взглянул на командира, что тот принадлежал к типу людей, которых ОНИ подбирали для подготовки: безразличный, вульгарный, аморальный, чувственный тип человека-свиньи. Не удивительно, что Гарсон был отбракован наблюдательной машиной. Глаза командира сузились в щелочки, когда он осматривал линию живых мертвецов, проходящих мимо него в совершенном ритме.

Гарсон шагал в ногу, его разум намеренно замедлился и стал холоден, как лед. Он предусмотрительно мысленно изучил странное здание, не сочетавшееся с его свободой.

Оно действительно не подходило ни к чему тому, что с ним случилось. Но, тем не менее, оно было там, в мозге, и вызывало в сознании несколько предложений, что повторялись внутри него: «Большой энерго-временной барьер строится в Делле. Он не должен быть закончен, так как это разрушит Вселенную. Приготовься исполнить свою роль в его уничтожении. Попробуй сообщить планетарианцам, но не рискуй без необходимости. Остаться в живых, рассказать планетарианцам — вот твои ближайшие цели. Энерго-временной барьер не должен…»

Повторение стало монотонным. Гарсон вытеснил это безумие из своего сознания.

Никаких грузовиков не подъехало для перевозки их, не было никаких машин, урчащих в каком-нибудь футуристическом развитии улично-железнодорожных служб. Вообще не было никаких машин и механизмов, ничего, кроме узких авеню с их серой, лишенной тротуаров поверхностью, которые напоминали задние дворы.