Олег Дивов - Дама с собачкой

Мы застыли. Август только повернул голову в сторону бабы Лизы, не успел даже сказать ничего.

– Мощность на ноль! – приказала она.

– Лур, на каком языке Она говорит? – расспрашивал Август.

– Не… не знаю. Ни на каком. Я… я просто вижу, слышу…

– Это как ваша почта?

– Да! – обрадовался Лур. Он начал приходить в себя. – Она зовет.

– Кто Она?

– Она… она – моя мать.

– Твоя мать осталась на Земле. Ты уверен, что слышишь именно ее?

– Нет, это не та мать. Другая. Я… я не могу объяснить. Федеральный язык слабый.

– Хорошо, – согласился Август. – Лур, тебя никогда не испытывали для работы Слышащим и Говорящим?

– В детстве, – кивнул тот. – Я не выдержал испытания. Слишком плохо слышу и говорю. Слабо-слабо. Тогда мне велели жить как все.

– Но Ее ты слышишь хорошо?

– Да, да! Очень хорошо! Она очень громко говорит, так, что Ее услышал бы любой!

Мы столпились вокруг Лура. Он уже сидел на полу, яростно жестикулировал, пытаясь объяснить, что происходит.

Август отошел, зачем-то осмотрел пилотские кресла. Попробовал страховку. Я тихо спросила:

– Что случилось?

– Помнишь дневники Фирса Ситона? Статуя Великой Мэри? Было предположение, что она – приводной маяк.

– Только она на Саттанге.

– Мы не знаем, сколько таких маяков может быть по Галактике. Великая Мэри – святыня для индейцев, потому что они слышат ее. Только поэтому. Лур поймал другой приводной маяк.

– Как-то все очень… чудесно. Невероятно.

Август хмуро глянул на меня из-под ресниц:

– У индейцев не бывает галлюцинаций. Мозги по-другому функционируют. И я тоже кое-что чувствую. – Август вытащил из-за пазухи талисман Билли на цепочке. – Нарочно взял с собой. Я не слышу, я просто чувствую. Лур прав: мы пошли неверным путем.

Я оценивающе поглядела на Лура. Я поняла, что задумал Август.

Лур смущенно уселся в пилотское кресло. Его тщательно пристегнули на случай, если он потеряет контроль над собой. Август встал рядом, держа в ладони талисман.

– Лур, я понял, что ты слышишь. Это не живое. Но оно подсказывает путь. Ты будешь слушать и передавать нам, что оно тебе скажет. Если будет плохо слышно… – Он положил ему на колени талисман. – Попробуй с этим.

Лур сильно побледнел:

– Да. Я буду делать так, как меня учили.

Он закрыл глаза. Рука пошарила по коленям, нащупала талисман, пальцы сжались. На миг у него перехватило дыхание, но Лур выровнял его.

И заговорил. Ровно и размеренно. Так говорят индейские почтари в трансе.

Баба Лиза развернула корабли, мы вернулись к началу тоннеля. Там заложили дугу и встали на правильный курс.

Я не верила в происходящее. Мне казалось, я сплю. Лур подергался немного, потом обвык, успокоился. Баба Лиза ухитрялась совершенно верно понимать его указания, данные на языке, равно далеком как от профессионального арго пилотов, так и от литературного федерального.

Август подпер щеку кулаком и меланхолично глядел в монитор.

– Между прочим, за нами «хвост», – сказал он.

– Куруги решил по случаю тропинку разузнать. – Баба Лиза зло рассмеялась.

– Ну да. Беспилотники. И вот что я заметил: они идут след в след. Но мы проходим, а их просто в стружку разносит на том же самом месте. Не всех, правда. – Он с усилием поднялся, помял левое плечо. – А пойду я, пожалуй, немного попрактикуюсь в стрельбе. Павлову скажите, чтобы не лез. Он наверняка лучше меня стреляет, влезет, и мне не хватит мишеней. Вот я устану, пусть тогда подключается.

Он подарил мне долгий взгляд, словно ждал, что я пойду за ним. Я подумала, что в рубке мне делать решительно нечего, поколебалась еще и пошла. Догнала Августа уже на импровизированной оружейной палубе. Август деловито обустраивался на операторском месте: подгонял под себя кресло, регулировал высоту пульта и мониторов. Я присела рядом, на откидном сиденье.

– В телепатии упражняюсь, – бросил мне Август.

– В смысле?

– В смысле, что я подумал: получится ли у меня без слов кого-нибудь позвать? Например, тебя. Получилось.

– Август, для чистоты эксперимента тебе следовало звать меня так, чтобы я не видела. А то у тебя на лице все написано.

– Правда?

– Ага. У тебя последнее время мимика очень выразительная стала. Тоже упражнялся?

– М-м. Это хорошо или плохо?

– Не знаю. Непривычно.

– Я сам чувствую, что изменился. Стал часто терять самообладание. Даже по пустякам.

– И эксперименты ставишь какие-то нелепые. Август, ты что, веришь в телепатию?

– У человека? Нет, конечно. Делла, мы попали в загадочное и невозможное с точки зрения физики место. Наука не может объяснить того, что тут происходит. Религия может, но неубедительно. Поэтому я не задаюсь вопросами, а просто наблюдаю. Это интересно, увлекательно… Промазал, – удовлетворенно сообщил он. – Артиллерист из меня никудышный, даже автоматика не спасает. Видимо, просто таланта нет… Ага! Одним меньше.

– Самое странное, что я ни капельки не боюсь.

– Я тоже. И даже не нахожу в этом ничего странного. Я не чувствую, чтобы это место было враждебно или хотя бы безразлично. У меня такое ощущение, что оно дружелюбно, только мы говорим на разных языках.

– Хочешь сказать: тут люди гибли из-за недоразумения?

– Не знаю. Ты заметила? Ни одного погибшего корабля пока не догнали.

– Они дальше, наверное.

– Большинство погибало на первой же ловушке. Должно быть скопление мусора. А там – чистота.

– Думаешь, есть какие-то течения, относящие мусор в сторону?

– Думаю, его затягивает внутрь.

– Фу! Невольно вспомнишь, что Куруги называет тоннель Желудком.

– Что ты о нем скажешь?

– Очень неприятный человек. В нем есть детская жестокость. Ребенок играет в куклы, думая, что они неживые и им не больно, значит, можно разломать их, выбросить.

– Я никогда так не думал. Мне казалось, наоборот, куклам больно.

– Ты еще и в куклы играл?

– Конечно. Лет до четырех. У меня кукольный театр был вместо моделятора. Отец запретил давать мне любые генераторы иллюзий, сказал, что я должен работать пальцами, развивать мелкую моторику, иначе вырасту глупым. Поэтому я свои детские сценарии проигрывал на сцене, не мог сохранить и даже известный спектакль всякий раз играл по-новому. В три года у меня появился огромный конструктор, из которого я мог собрать что хотел. И он тоже был физический. А на пятый день рождения мне подарили красную машинку.

– И ты пропал, – улыбнулась я.

– Да, – согласился Август. – Это было именно то, в чем я нуждался.

Он улыбался. Очень наивно, простодушно и доверчиво. А я смотрела и с ужасом понимала: я же влюблена в него! Влюблена давно и прочно. Может, с той самой минуты, когда мы встретились впервые. И все мои эскапады объясняются одним: пытаюсь доказать ему, что не изменилась, что я все та же задорная курсантка, которой он назначил свидание. Я не пришла. Он больше не звал.