Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Т. 3. Орион взойдет

— Я хотела спросить, о чем эта песня, — сказала она. — Ты же знаешь — я не говорю на англее.

Плик пригубил питье, но уже медленнее.

— Нечто автобиографическое. Не то чтобы чистая правда, но там есть про мои родные места.

Она соблазнительно повела плечами.

— Хватит, все поняла. Кое-что разобрала и уже струхнула. Честно скажу тебе, Плик, когда ты впадаешь в это странное настроение, я всегда пугаюсь.

— Я не хотел тебя волновать, драгоценнейшая моя винная Лозочка. — Улыбка тронула его губы. — Приношу извинения. Следующую песню сложу на франсее в твою честь. Кстати, я уже скоро освою брежанегский… только не разговорный, а литературный. И сразу же сложу на нем балладу, воспевая тебя и все твои достоинства.

Пригнувшись, она одарила его быстрым поцелуем. Плик потянулся к ней, но она отскочила назад с заученной легкостью.

— Ты такой милый, — хихикнула она. — Только давай не все обо мне.

— Ах, что ты, — скрежетнул Плик. — Если честно, конкуренция слишком велика. — Опустошив свой бокал, он полез в кисет на поясе и извлек из него железную монетку. — Еще один, если ты не против.

Она взяла деньги и опустевший стакан и поглядела через стол.

— А вам, сэр?

Иерн мотнул головой:

— Пока повременю.

Мужчины проводили ее глазами, пока она подходила к бочонку возле бара.

Полдень еще начинался, и в «Золотом петушке» они были втроем. Таверну эту в основном посещали рабочие и рыбаки. Почерневшие от дыма невысокие балки возносили дощатый потолок над утоптанным глиняным полом. Вокруг четырех столов стояли скамьи, окна были у самого потолка, и в подвальной комнате уже темнело.

— Экое приятное зрелище, — пробормотал на англее Иерн. — По правде сказать, я мог бы и повторить заказ, но лучше все-таки подождать, чтобы Сеси повторила прогулку: она так зазывно виляет задком.

Плик вздрогнул.

— Что? — спросил он на диалекте того же самого языка. — Вы говорите… как один из аэрогенов?

Иерн кивнул.

— Только не шуми об этом. Мне весьма понравилась твоя песня. Конечно, странная, но мне понравилась, и ты очень хорошо подогнал слова к старинной народной мелодии. — Он протянул руку. — Таленс Иерн Ферлей.

— Тот самый… Буревестник?.. Это честь для меня, сэр. — Поэт ответил рукопожатием. — А я Пейт Ренсун из Девона, что за Каналом. Впрочем, здесь все зовут меня Плик.

Они оглядели друг друга. Англеман был высок, худощав и неловок в движениях. Узкая голова, тонкое лицо с глубокими морщинами, выступающий нос, длинный подбородок, бледно-голубые глаза. Алкоголь и табак заставили охрипнуть некогда мелодичный голос. Подобно Иерну, он был чисто выбрит, коротко стриг уже редеющие светлые волосы. Но одежда его: куртка, брюки и ботинки — была куда хуже простых вещей человека из Клана.

— Могу я поинтересоваться, что занесло вас сюда? — спросил он.

— А я навещал в Карнаке [32] Городок на побережье к югу от Кемпера. свою мать и отчима. Его старший сын недавно стал шкипером на небольшой грузовой шхуне, из тех немногих, что принадлежат его отцу. Он отправился по заливу в порт Бордо и зашел в Кемпер, чтобы взять груз. В ожидании я решил забежать сюда. Я бывал в Кемпере кадетом — в увольнении, в этом самом погребке. Но уже столько лет не видел города. Он не слишком переменился, не так ли? За исключением нашей очаровательной серветрисы.

Плик скривился:

— Да, подобные города не меняются быстро: слишком много здесь всяких призраков.

Удивленный Иерн несколько секунд обдумывал слова поэта. Слишком много призраков? Ну что ж, Кемпер был самым большим городом Брежа, его главным морским портом, столицей Ар-Мора. Кстати, его узкие улочки помнили не только исто-рио и предысторию. В средние века здесь был выстроен Кафедральный собор в честь святого Корентина, прославившегося среди бретонцев, что пришли сюда из провинции Британия, когда Рим утратил ее; с тех пор ветшающее величие собора изведало обряды трех различных исповеданий… Музей, построенный через века после того, как время источило бывший его предшественником епископский дворец, хранил реликвии более древние, чем бретонские, римские или галльские — мегалиты, подобные тем, что стояли рядами возле Карнака…

Иерн подумал, что Плик, должно быть, имеет в виду призраки менее древние — всего лишь старинные к нынешним временам. Своим значением Кемпер был обязан тому, что избежал разрушения, поразившего великие города Брежа во время Судного Дня; к тому же инженеры решили, что сумеют расширить и углубить верхнюю часть реки Одет и выкопать котлован для гавани, вполне подходящий для тех кораблей, что были по плечу этому миру. И весьма тонко чувствующий историю Плик, обозревая эти окрестности, представлял миллионы смертей и утерянных надежд.

— Почему же ты тогда явился сюда? — взорвался Иерн. — Почему торчишь здесь?

Осадив себя, он приготовился извиняться. Иноземцы в основном бывали польщены и просто сочились счастьем, когда принадлежащая к Клану персона принималась расспрашивать… Они были готовы говорить без умолку. Человек этот был не таким, как те, с кем привык встречаться Иерн.

Возвратившись с вином для Плика, Сеси перебила его, заме-рев в выжидательной позе.

— Неужели вам обязательно говорить на англее, — пожаловалась она. — Я хочу сказать, мальчики, что в это время дня мне скучно. Вечером становится веселее, тогда меня развлекают гости.

«Не только своими заказами», — подумал Иерн.

— Лозочка моя, — проговорил Плик на франсее, — а ты знаешь, что у нас…

— Иерн, — перебил его пилот. — Просто Иерн. Незачем чересчур волновать девицу.

— Ах, хорошо, — возбужденно взмахнул Плик. — Почему бы тебе не присоединиться к нам, Лозочка. Налей себе и запиши на мой счет.

— Ух, не следовало бы… ну, спасибо, и девушкам хочется пить, когда они устают. Иерн, вам принести еще?

Человек из Клана допил свое вино.

— Пожалуй. Но угощаю сегодня я — и тебя тоже, Плик. Разве не принято платить поэту вином?

— Ага. Вы знаете больше, чем я думал. — Крупное адамово яблоко дрогнуло от глотка. — Конечно, во все века полагали, что мирское богатство и духовное не совместимы. Только, по-моему, все это придумали господа, желавшие сэкономить на развлечениях. Впрочем, это неважно: я разбогатеть не боюсь. — Говорил он с подчеркнутой медлительностью, свидетельствовавшей о том, что поэт уже пьян. И, подкрепив сложившееся у Иерна мнение, он откинулся назад — локоть на стол, нога на ногу — и, глядя вслед Сеси, разразился тирадой:

— Вы хотите знать, что делаю я в изгнании? Не впервые поэт оказывается изгнанником уже дома, даже еще более чем на чужбине. Вы по-прежнему хотите слушать? Я не люблю говорить о себе, но друзья мои в «Золотом петушке» слишком часто слышали мою историю. Я пересказываю ее отрывками: в песнях, которыми я развлекаю их за то угощение, какое они мне предлагают… но никто и никогда не узнает ее целиком. Лозочка, моя дорогая! — крикнул он через комнату. — Не дуйся. Обещаю тебе, что на сей раз ограничусь самой короткой версией. Я говорил, что происхожу из девонцев: это на юге Англеланна. Вы слыхали о нас?