Фредерик Браун - Сборник рассказов

- Но с какой именно? - спросил один из редакторов.

- С большей, чем это возможно, - был ответ.

Впрочем, все-таки нельзя утверждать, что ни одному газетчику не удалось тогда же вытянуть из ученых хоть какие-то выводы. Чарльз Уонгрен, предприимчивый издатель чикагского "Лезвия", спустил солидную сумму на междугородные телефонные разговоры. Шестьдесят с лишним попыток все-таки дали результаты, и ему удалось связаться с директорами пяти известных обсерваторий. И каждому он задал один и тот же вопрос: "Все-таки какова, по вашему мнению, причина, пусть самая невероятная, движения звезд, наблюдающегося в последние двое суток?"

Он составил сводку ответов:

"Если бы я знал!" - Дж.Ф.Стэббс, Триппская обсерватория, Лонг-Айленд.

"Кто-то свихнулся или что-то свихнулось. И лучше, чтобы это был я", - Генри Коллистер Мак-Адамс, обсерватория Ллойда, Бостон.

"Того, что происходит, быть не может, и, следовательно, никаких причин для этого нет", - Леттер Тушауэр Тинни, Бургойнская обсерватория, Альбукерк.

"Ищу в штат опытного астролога. Не порекомендуете ли?" - Патрик Уайтекер, Льюкасская обсерватория, штат Вермонт.

Окинув грустным взглядом эту сводку, которая обошлась ему в 187 долларов 35 центов, включая налоги, Чарльз Уонгрен подписал чек на оплату телефонных разговоров и выбросил сводку в корзину. Потом он позвонил постоянному сотруднику своего научного отдела.

- Не можете ли вы написать нам серию статей по восемьдесят машинописных страниц про эту астрономическую сенсацию?

- Конечно, могу, - отозвался автор. - А про какую сенсацию?

И тут выяснилось, что последнюю неделю он провел на лоне природы, где удил рыбу, газет не читал и на небо не смотрел. Впрочем, статьи он написал. И даже придал им некоторую пикантность, проиллюстрировав их старинными звездными картами, на которых созвездия изображались в дезабилье, и добавил фотографию современной девицы в невидимом купальнике, но зато с подзорной трубой в руке, наведенной предположительно на одну из загулявших звезд. Тираж "Лезвия" повысился на 21,7%.

И вновь в Коулской обсерватории настало пять часов - ровно через двадцать четыре часа пятнадцать минут после начала всей этой неразберихи. Роджер Пфлюггер - да-да, мы вновь возвращаемся к нему - внезапно проснулся, потому что на его плечо легла отеческая ладонь.

- Идите домой, Роджер, - ласково сказал Кервин Армбрестер, директор обсерватории.

Роджер подскочил, как ужаленный.

- Извините, мистер Армбрестер. Я нечаянно.

- Чепуха! Конечно, вы не можете сидеть здесь без конца. Да и мы все тоже. Идите, идите домой.

Роджер Пфлюггер пошел домой. Но когда он принял душ, спать ему расхотелось. Да и часы показывали всего четверть седьмого. Он позвонил Элси.

- Мне ужасно жалко, Роджер, но я уже договорилась с подругой. Но что творится? Я имею в виду - со звездами.

- Они движутся, Элси. И никто не знает почему.

- А я думала, что звезды всегда движутся, - возразила Элси. - Ведь и Солнце - тоже звезда? А ты мне объяснял, что Солнце движется к какой-то там точке в Самсоне.

- В Геркулесе, - поправил Роджер.

- Ну да, в Геркулесе. Ведь ты же сам говорил, что все звезды движутся. Так что же тут такого?

- Это совсем другое дело, - сказал Роджер. - Возьми, к примеру, Канопус. Он вдруг начал двигаться со скоростью семь световых лет в день. А этого не может быть!

- Отчего не мотает?

- Ничто не может двигаться быстрее света, вот отчего, - терпеливо объяснил Роджер.

- Но если этот твой Канопус движется быстрее, значит, он может! - рассудительно заметила Элси. - Или у тебя телескоп испортился, или еще что-нибудь. Да и вообще до него же далеко!

- Сто шестьдесят световых лет. Так далеко, что сейчас мы видим его таким, каким он был сто шестьдесят лет назад.

- Так, может, он вовсе и не движется, - заявила Элси. - То есть он подвигался и перестал сто пятьдесят лет назад, а вы тут с ума сходите из-за того, чего больше и нет. А ты меня еще любишь?

- Очень. А ты никак не можешь пере-договориться с подругой?

- Боюсь, что нет, Роджер. Мне самой очень жалко.

Роджеру пришлось удовлетвориться этим. Он решил пойти куда-нибудь поужинать.

Было совсем светло, и звезды в густо-синем небе еще не загорались. Но Роджер знал, что в эту ночь от многих созвездий останутся только воспоминания.

Шагая по тротуару, он перебирал в уме замечания Элси - ей-богу, они были нисколько не глупее тех, что он наслушался у себя в обсерватории. И они натолкнули его на мысль, которая раньше ему в голову не приходила, - поведение звезд оказалось даже еще непонятнее, чем он думал. Ведь все они начали двигаться в один и тот же вечер, но здесь было что-то не так. Альфа и бета Центавра должны были начать двигаться года четыре тому назад, Ригель же - пятьсот сорок лет назад, когда Христофор Колумб еще бегал в коротких штанишках, а то и вовсе без них. Вега пустилась в путь в год его, Роджера, рождения, двадцать шесть лет назад. Другими словами, каждая из этой сотни звезд должна была прийти в движение в момент, определявшийся ее расстоянием от Земли. Причем с точностью до одной световой секунды, так как изучение снятых в предыдущую ночь фотографий показало, что новое движение всех до единой звезд началось ровно в четыре часа десять минут по Гринвичу. Ну и клубочек!

Разве что свет обладает бесконечной скоростью...

Если же это не так (о душевном состоянии Роджера можно судить по тому факту, что он начал свои рассуждения с немыслимого "если"), то... то... то - что? Он по-прежнему ничего не понимал. И испытывал жгучее возмущение: да что же это такое, в самом деле?!

Роджер вошел в закусочную и сел. Из радиоприемника неслись оглушительные звуки - самые последние достижения в области антиритма, исполнявшиеся на струнно-духовых инструментах и на вложенных друг в друга барабанах. В паузах диктор исступленно восхвалял тот или иной товар.

Роджер жевал бутерброд, наслаждался антиритмикой и выключал из своего сознания рекламу - это искусство он, как и все люди восьмидесятых годов, постиг в совершенстве. По этой причине и последние известия, которые сменили музыкальную программу, продолжали влетать в одно ухо Роджера и вылетать из другого, не задерживаясь в его сознании. И прошло довольно много времени, прежде чем он понял, что пропускает мимо ушей отнюдь не панегирик очередному пищевому концентрату. Собственно говоря, его внимание привлек знакомый голос, и после двух-трех фраз он уже не сомневался, что слушает Милтона Хейла, прославленного физика, чья новая теория принципа индетерминантности совсем недавно вызвала такую бурю в научных кругах. Профессор Хейл, по-видимому, давал интервью радиокомментатору.

- ...и, следовательно, небесное тело может обладать позицией или скоростью, но не тем и другим сразу в пределах данной системы пространства - времени.