Генри Олди - Вожак

Или, напротив, оттолкнул?

Ни сейчас, ни позже, много лет спустя, пытаясь восстановить в памяти конфликт, случившийся у лифта, проанализировать его сотней способов и разобраться, что же все-таки произошло – нет, Марк не преуспел в этом занятии. Он даже, поборов смущение, обратился к дяде, но у дяди сделалось такое выражение лица, словно Гай Октавиан Тумидус разжевал лимон без сахара. Буркнув «Десантура…», дядя Гай порекомендовал обратиться к легату Лукуллу. «За консультацией?» – спросил Марк. «За тренировками,» – больше из дяди не удалось выдавить ни слова. Но это случится позже, а теперь, в настоящий отрезок времени, Марку вдруг стало тесно, потом – скользко, а когда всё закончилось, он выяснил, что лежит, уткнувшись щекой в пол, в позвоночник упирается чье-то колено, твердое, как бильярдный шар, а правая рука вывернута так, что плечевой сустав криком кричит о пощаде.

– Встать. Лицом к стене.

Хватка ослабла.

– Лифт подан. Соблаговолите.

И это он, буркнул обер-центурион Кнут, эта лысая сволочь орала вчера, что ты сломал ему руку? Садись в лифт, не дразни беду. Еле сдерживаясь, чтобы не застонать, Марк встал на четвереньки. Адъютант госпожи Зеро ждал, насвистывая простенькую мелодию. Марк знал эту песню. Когда-то она была очень популярна: «А я жива несмотря ни на что, тарам-па-пам, тури-та-тири-тири…»

Жива. Несмотря ни на что.

Всю дорогу от лифта в парк Марк беспрекословно повиновался инструкциям лысого.

– Карьера, – сказала старуха.

Прямая, строгая, она стояла, как гвоздь, вбитый в доску на треть. За спиной госпожи Зеро плакал фонтан. По краю чаши налипли мокрые листья. Край самого желтого слабо трепыхался в тщетной надежде взлететь. Марк даже не предполагал, что у этого фонтана Ливия получила приказ взять астланина в корсет . Но сердце подсказывало, что ничего хорошего здесь произойти не может.

– Карьера – хрупкая ваза. Болезненный ребенок…

В руках старуха держала распечатку: веер листков из настоящей бумаги. Только веером обмахиваются, а распечаткой старуха дирижировала в такт своему монологу. Судя по темпу, это было адажио; судя по ситуации, оно грозило вот-вот перейти в грандиозное престиссимо.

– Упала, и вдребезги. Сквозняк, и здравствуй, воспаление легких. Тысячи карьер, идущих на взлет, были сбиты плевком. Чихнул в неудачное время, и кровь хлещет из носа. Я права?

– Не могу знать, – хрипло каркнул Марк.

Дед, подумал он. Ты бы ответил иначе. Не по смыслу, по звучанию. Ты управлял голосом лучше, чем конем. Отбыв срок, я пойду к тебе в науку: осваивать сценическую речь. С другой стороны… Куда я пойду после расстрела?

– Я уже не говорю о серьезных проступках, – старуха по-птичьи склонила голову к плечу. В черном, с перьевым воротничком блузки, госпожа Зеро напоминала тощую ворону. – Не говорю, и все тут. Перейдем к делу. Итак, для того, чтобы взять астланина, в дальнейшем именуемого цаплей, в корсет , нужны двое…

– Двое, – как дурак, кивнул Марк.

– Два помпилианца, именуемые дальше орлом-Х и орлом-Y, обученные корсетным взаимодействиям. Орел-Х, который, собственно, и работает с цаплей – и орел-Y, старше первого по званию. Задача орла-Y: работа с орлом-Х, – старуха заглянула в распечатку. – Без приказа орла-Y орел-Х не в состоянии преодолеть свое отношение к цапле, как к рабу. В этом случае дело закончится пленом и клеймением, трансформирующимся в убийство, или, если угодно, в жертвоприношение. Цапля улетит в солнце, орел-Х будет сожжен единовременным выбросом энергии. Летальный приход, пользуясь наркотической шкалой Мамерка…

– Ничего подобного, – возразил Марк. Спор со старухой в его положении равнялся самоубийству. С другой стороны, вряд ли это сильно углубляло задницу, где обер-центурион Кнут имел счастье пребывать. – Цапля в солнце, орел-Х в могилу – это передоз. Приход – это эйфория.

Старуха отмахнулась веером:

– Ну, допустим. Если что, подключим господина Добса, у него опыт. Итак, – она снова читала по-писаному, – в критический момент приказ орла-Y способен переломить отношение орла-Х к рабу, вернее, к ботве в процессе клеймения. Корсетная связка – плюс армейская дисциплина – требует от орла-Х безоговорочного выполнения приказа. С переменой отношения мы наблюдаем изменения в поведении цапли. Ситуацию цапля теперь рассматривает уже не как честный плен со всеми вытекающими последствиями. Застегните воротничок, консультант. Не к девке пришли, честное слово…

Пальцы дрожали.

– Не могу.

– Это еще почему?

– Крючок оторвался.

Чертов Мамерк, подумал Марк. Это он оторвал, больше некому.

– «Молния» на ширинке тоже оторвалась? – проследив, как Марк, красней рака, убеждается в наличии злополучной «молнии», и брезгливо сморщив нос, госпожа Зеро продолжила: – Итак, цапля переходит к фазе «малого плена», модифицированного нестандартным для цапли способом. При таком варианте эйфория ослаблена, введена в контролируемое русло…

– Что это? – спросил Марк.

– Вы о чем?

Марк указал на распечатку.

– Это ваш рапорт, консультант. Рапорт, который вы мне подали сегодня утром.

– Мой рапорт?!

– Я что, по-вашему, лгу? Рапорт, подробный отчет о проведенном эксперименте, плюс выводы и умозаключения. У вас же есть ум, я не ошиблась? А заключением я вас обеспечила. В следующий раз призадумаетесь, прежде чем дерзить… Посмотрите налево; нет, еще левее. Видите беседку?

– За клумбой?

– Да. Кто там сидит?

Беседка была ажурной, собранной из вертикальных шпалер. Среднюю часть прикрывали фигурные решетки: так кружевное белье скорее подчеркивает, чем прячет прелести дамы в неглиже. Марку даже не пришлось воспользоваться услугами фасеточного имплантанта, чтобы разглядеть человека, отдыхающего на скамейке.

– Это лейтенант Илхикамина.

– Как он вам? Нравится?

Зажмурив правый глаз, Марк дал приближение:

– Он что, идиот?

– С чего вы взяли?

– Улыбка. Вы видели его улыбку?

– Разумеется, видела. Нет, он не идиот. Лейтенант Илхикамина – вполне самостоятельная разумная единица. Ест, пьет, оправляется без посторонней помощи. Контактен, доброжелателен. Смотрит визор, задает вопросы. Водит машину. Поднимает в воздух аэромоб. Сегодня проверяли: взлет-посадка на уровне. Под контролем опытного пилота, но все-таки… Как освоится, контроль снимем. Чего вам еще?

– А улыбка?

Манойя Илхикамина, лейтенант зенитных войск, любовался вьюнком, оплетавшим шпалеры. Мышцы лица Манойи были расслаблены – если не полностью, то во всяком случае больше, чем у обычного человека. Сбросив напряжение, утратив упругость, мышцы в ленивой истоме текли вниз, словно густая патока. Улыбка читалась только в уголках губ, вздернутых самую малость, так, что это не стоило никакого труда. Бывают улыбки щедрые, яркие, кривые, простодушные, дипломатические, дружеские; Манойя улыбался вне этого спектра – праведник, лишенный не то что проблем, а самих мыслей о возможных проблемах, о их вредоносном существовании.