Роберт Янг - У начала времен (сборник)

Он проспал положенные распорядком семь часов, однако проснувшись не почувствовал себя отдохнувшим. Выбравшись из постели, пошатнулся и с трудом оделся. Одевшись, вдруг поймал себя на том, что не помнит где находится; вспомнив, отправился на кухню и приготовил себе кофе. Некоторое время, замерев, рассматривал в смотровом экране кухни трио бледных межгалактических туманностей, потом вдруг вспомнил, что в кухне нет и никогда не было смотрового экрана. В ужасе он попятился в коридор.

Он услышал тихий шелест женского платья. Обернувшись, увидел ее, идущую к нему по узкому корабельному коридору. Она улыбалась. Плоть на ее лице наполовину пропала; высокая прическа рассыпалась, грязные волосы спадали словно пакля на костистые разлагающиеся плечи. Протянув костистую руку, она прикоснулась к его лицу, но он этого уже почти не видел, потому что перед его глазами опустилась темная завеса. Он лежал на полу коридора, а над ним раздавался ее смех. В последний свой миг он услышал, как ее смех растворяется в мелодии вальса «Wein, Weiß und Gesang».

Рассказа пока нет

Лейтенант–коммандор Гэст заметил Нетипичный Орбитальный Объект менее чем за пять часов до того момента, когда «Гелиос–5» должен был по графику сойти с солнечной орбиты и отправиться домой. Или туда, где полагалось быть дому к концу следующего года. До последнего Столба Пламени оставалось два часа.

Гэст похоронил своего второго пилота, коммандора Эвери, на другой стороне Солнца. Эвери умер от уремии. Гэст смотрел, как напарник умирает, и не знал, что делать, до тех пор пока лунная база не проанализировала симптомы Эвери, поставила диагноз и передала по пара–радио соответствующие инструкции. Но к тому времени было уже поздно.

Вполне возможно, что они опоздали бы в любом случае.

Потому Гэст похоронил Эвери в Солнечном море. Своего друга. С тех пор как Эвери не стало, ночи стали серыми. Его друга.

По правде сказать, он ненавидел Эвери. Хотя в начале это было не так. В начале они очень быстро подружились. Но уже через шесть месяцев полета к Солнцу их дружба дала в сознании Гэста трещину. Разлад пророс в почве его мозгов подобно дурной траве, отравляя собой все, о чем они между собой говорили.

Потом он понял, что просто не мог не возненавидеть Эвери, также как и Эвери не мог не возненавидеть самого Гэста. На корабле их должно было быть трое, как говорится в стихах, а не двое. Но экономия пространства и драгоценной энергии сказала: «Нет».

Со дня смерти Эвери Гэст стал ненавидеть себя самого. Поскольку рядом больше никого не было.

НОО летел со стороны Солнца в пяти милях впереди «Гелиоса–5». Гэст вывел объект в центр обзорного экрана и описал его лунной базе. Нечто длиной тридцать футов и около восьми футов шириной; оба конца подняты вверх, наподобие персидской туфли с двумя мысками. Отчетливо видно, что сделано из дерева. (Дерево?) Посреди лодки находится скамья с уложенной на нее фигурой в маске. Две другие фигуры — определенно статуи, одна установлена в головах распростертой фигуры, другая — в ногах. Украшения: обилие красного, желтого, голубого.

ЛУННАЯ БАЗА. Подойди ближе, Энди. Зафиксируй на нем одну из камер.

ГЕЛИОС–5. Выполняю.

Гэст занялся ручным управлением. Он чуть снизил орбиту «Гелиоса» коротким включением тормозного двигателя и после серии высокоточных маневров подвел корабль к объекту, встав в пятидесяти футах прямо позади от НОО. Потом включил автопилот, чтобы поддерживать заданное удаление и пробрался в к переднему пульту управления, где сфокусировал носовую телекамеру и поставил ее на автоматический режим. С внешней стороны корпус «Гелиоса–5» был подобен одностороннему зеркалу, при этом снаружи находилась зеркальная сторона, а с внутренней, сильно затененной стороны — прозрачная поверхность. Благодаря стабилизорованному вращению корабля вокруг собственной оси с установленной скоростью, внутри него поддерживалась температура около 65 градусов по Фаренгейту.

Картинка от носовой камеры отправилась по радиолучу на лунную базу, где была внимательно изучена. Несмотря на яростный блеск Солнца, изображение вышло ясное и детальное. Фигура, уложенная на скамью, была закутана в полоски из белой ткани, или в нечто очень похожее. Это был человек; мертвый человек. Скамья, без сомнения — похоронные носилки; статуи по обе стороны от носилок изображали молодых девушек. У обеих были темные волосы с челкой впереди и свободно ниспадающие сзади ниже плеч, на обеих были простые платья, вроде туник.

Пара громоздких весел торчала по углом в 45 градусов по обе стороны в ногах похоронных носилок, между веслами стояла третья статуя. Это был кормчий.

Харон?

Гэст взял себя в руки. Это космос, а не Стикс.

ЛУННАЯ БАЗА. Мы решили, что у тебя начались галлюцинации, Энди. Но теперь ясно, что это не так. Удерживай эту чертовщину в камере — мы хотим связаться с хорошим египтологом.

ГЕЛИОС–5. Зачем египтолог?

ЛУННАЯ БАЗА. Многие здесь считают, что то, что мы видим на экранах — это египетская Ладья Солнца. Помнишь, наверно, — такие лодки египтяне ставили в гробницы своих фараонов, чтобы на том свете старики могли следовать за богом Ра в своих путешествиях.

ГЕЛИОС–5. Но это ерунда!

ЛУННАЯ БАЗА. Совершенно верно, Энди, как ни посмотри, так и выходит. Мы скоро с тобой свяжемся.

Гэст вернулся в жилой отсек «Гелиоса». Он называл этот отсек «главным пунктом управления». Здесь были сосредоточены датчики, регистраторы и банки памяти компьютеров, а также приборы для изучения Солнца; но стол для карт, намертво прикрученный к полу, создавал домашний уют, а главный иллюминатор с солнечной стороны напоминал большой цветной телевизор. К несчастью, только с одной передачей. Более того, иллюминатор был устроен хитрым образом: его сильно затемненное стекло уменьшало главные черты так, чтобы объект можно было видеть в целом, словно бы на 24–х дюймовом экране. Цель такого фокуса была как практическая, так и психологическая: на таком близком расстоянии Солнце не только потрясало воображение, но и могло быть увидено целиком только при помощи аппаратуры, установленной снаружи на корпусе. Благодаря этим ухищрениям, Гэст мог видеть все светило и одновременно не быть угнетенным фактом близкого нахождения к потенциальной смертельной опасности.

Он уселся в свое «кресло» — на свою половину антиперегрузочного ложа (он даже представить не мог, чтобы сесть на половину Энди) - и включил монитор на пульте управления, дав изображение от носовой камеры. И снова увидел НОО. И принялся мрачно его изучать. То, что он столкнулся с чем–то, нарушившим монотонность его дней и ночей, должно было поднять его настроение. Но этого не случилось: так глубока была его депрессия.