Роберт Янг - У начала времен (сборник)

*

выглядит символ, обозначающий «птица», а вот так

*

* *

*

выглядит символ, означающий «воздух». Комбинируя их, мы получаем

*

* * *

*

глагол «лететь».

Профессор Грамли откашлялся.

— Теперь мы готовы к тому, чтобы рассмотреть особую комбинацию символов, которая и вызвала отлет стайдсов, — продолжил он. — Вот это

*

*

*

*

*

будет символ, означающий «мужчина», а вот это

*

*

*

* *

символ, означающий «женщина». Объединяя их вместе, мы получаем

*

* *

* *

* *

*

* *

А теперь вы понимаете, почему они покинули нас, господин Президент?

Из последовавшей тишины и отсутствующего выражения на лице Президента было ясно, что в его мозгу не шевельнулось ни единой мысли.

Профессор Грамли вытер лоб.

— Давайте обратимся к аналогии, — сказал он. — Предположим, что мы перенесли себя на Дельту Стрельца 23, чтобы установить контакт с местными обитателями, и обещали им луну и звезды, чтобы вызвать их расположение и основать там колонию. Затем, предположим, что к концу нашего дня пребывания там мы взглянули на их небо и увидели огромных размеров непристойное ругательное слово, поднимающееся на востоке. Что бы мы сделали?

— Боже мой! — Лицо Президента стало такого же оттенка, как его красное пресс–папье. — Но разве мы не можем объяснить… принести официальное объяснение? Сделать хоть что–нибудь?

Профессор Грамли покачал головой.

— Даже если предположить, что мы могли бы установить контакт с ними, то единственный способ вернуть их расположение к нам — удалить источник обиды, проистекающей из их собственной морали… Мы можем стереть непристойные слова со стен туалета, господин Президент, но мы не можем стереть их с неба.

Ты катишься вниз, по Улице Дураков, — так обычно говорила Лаура, когда он напивался, и всегда оказывалась права. И хотя он знал, что она права, знание это не имело никакого значения; он только посмеивался над ее страхами и продолжал катиться вниз, пока, наконец, не споткнулся и не упал. Затем, очень долгое время, держался от всего этого в стороне, и если бы продержался так достаточно долго, то с ним было бы все в порядке; но однажды ночью он снова начал катиться вниз… и встретил девушку. Это было неизбежно, потому что на Улице Дураков женщины должны встречаться так же часто, как и вино.

С тех пор он скатывался много раз в самых разных городах, и теперь вот тоже брел по ней, как и прежде, но совсем в другом городе. Улица Дураков никогда не менялась, вне зависимости от того, куда вас забрасывало, и эта ничем не отличалась от других. Все те же логотипы, во всю ширину ничем более не украшенных окон рекламировавшие марки пива; и такая же реклама вина на прозрачных дверях заведений; та же самая полицейская камера для пьяниц, дожидающаяся вас, когда, наконец, заплетающиеся шаги окончательно перестанут держать вас. И если небо было темнее, чем обычно, то это только лишь из–за дождя, начавшегося сегодня рано утром и не перестававшего до сих пор.

Крис зашел в очередной бар, выложил последнюю четверть доллара и заказал вина. В первый момент он не заметил мужчину, вошедшего на минуту позже и ставшего за ним. Крис чувствовал в себе какую–то яростную саднящую боль, даже ему самому не известную ранее, и вино, которое он выпил перед этим, только усилило ее. Почти со страстью он осушил стакан, который бармен наполнил и поставил перед ним, и повернулся, с явной неохотой, чтобы уйти. И тут увидел этого человека.

Человек был огромен, так огромен, что казался выше, чем был на самом деле. Его лицо, с тонкими чертами, было бледным, а темные глаза, казалось, были наполнены невообразимой болью. Волосы его были бурого цвета и явно нуждались в стрижке. В нем было странное сходство с изваянием, непонятное ощущение неподвижности. Капли дождя переливались радугой, словно мелкие бриллианты, на его сером военного покроя пальто, время от времени падали с его черной шляпы.

— Добрый вечер, — сказал он. — Могу ли я угостить вас?

Какой–то мучительный миг Крис смотрел на себя чужими глазами, увидел свое худое впечатлительное лицо с замысловатой сетью порванных капилляров; седые слипшиеся от дождя волосы; рваное вымоченное дождем пальто; потрескавшиеся промокшие ботинки… и эта картина оказалась столь живой и яркой, что ввергла его в шок, приведший к потере дара речи. Но лишь на короткий миг; затем саднящая боль вновь вступила в свои права.

— Действительно, я бы выпил еще, — сказал он и слегка стукнул стаканом о стойку бара.

— Но не здесь, — сказал гигант. — Идем со мной.

И Крис последовал за ним под дождь, саднящая боль в нем теперь свирепствовала вовсю, будто с него живого сдирали кожу. Он шел покачиваясь, и гигант взял его за руку. — Здесь совсем недалеко, — сказал он. — Вот в этот переулок… а теперь вниз вот по этой лестнице.

Это была длинная мрачная комната, сырая и тускло освещенная. Бармен, с мрачным невыразительным лицом, словно статуя стоял за стойкой пустого бара. Когда они вошли, он поставил на стойку два стакана и наполнил их из покрытой пылью бутылки.

— Сколько? — спросил гигант.

— Тридцать, — ответил ему бармен.

Высокий отсчитал деньги.

— Я мог бы и не спрашивать, — заметил он. — Это всегда было тридцать, куда бы я ни заходил. Тридцать того, или тридцать этого; тридцать дней или тридцать месяцев, или тридцать тысяч лет. — Он поднял свой стакан и поднес к губам

Крис последовал его примеру, а резкая боль внутри него уже перешла в истошный крик. Стакан был таким холодным, что у него немели кончики пальцев, а его содержимое имело странный темный, непроглядный как ночь, оттенок. Но он так ничего и не понял, пока не наклонил стакан и не проглотил сгустившуюся в нем темноту; а затем из какого–то забытого уголка его памяти выплыло четверостишие, которое многие годы хранилось там, и он неожиданно понял, кто был этот огромный человек.

Когда, наконец, Покровитель Глотка Темноты,

Найдет вас на круче над гладью реки,

И, чашу предложит, беспечную душу маня,

К губам, чтобы залпом ее осушить — ему не противьтесь.

Но к тому моменту холодная волна пронеслась через него, и темнота стала полной.

Умер! Слово напоминало резкое и отвратительное эхо, несшееся словно пушечное ядро по кривому коридору его сознания. Он вновь и вновь слышал его… умер… умер… умер… пока наконец не понял, что источником его был он сам, и что глаза его крепко закрыты. Открыв их, он увидел широкую освещенную звездами равнину и поблескивающую вдалеке гору. Он снова закрыл их, еще сильнее, чем прежде.

— Открой же глаза, — сказал гигант. — Нам предстоит дальний путь.

И Крис с неохотой подчинился. Огромный человек стоял в нескольких футах от него, с жадностью взирая на сверкающую вершину.