Лидия Ивченко - Конец эры мутантов

Мысли Евгения метались в поисках выхода. Всеобщая заинтересованность здесь, в России могла бы сейчас спасти дело. Субсидии под испытания, фармацевтическое производство, мертвая хватка государства, газетный шум вокруг открытия заставили бы иностранцев отвязаться. Но как всего этого добиться?

Евгений отправился в институт, решив посоветоваться не только с Зотовым, но и со своим директором, особенно расположенным к нему с тех пор, как они с Андреем вылечили его жену.

В приемной академика Бородина кипела жизнь. То и дело кто-то заглядывал, звонил, секретарша Инга, держа у каждого уха по телефонной трубке, объяснялась с входящими мимикой и жестами. На вопросительный взгляд Акиншина кивнула – «у себя» и, прижав трубку плечом, освободившейся рукой показала на дверь кабинета, выбросив три пальца – это означало, что там трое. Войдя, Евгений увидел там троих сослуживцев, директор сделал отстраняющий жест: «Подожди». Посетители вскоре вышли, и Евгения позвали. Академик встал из-за стола, выпрямился во весь свой гренадерский рост и протянул руку для пожатия.

– Я просил тебя подождать не потому, что не хотел, чтобы ты их слышал, а чтобы они слышали тебя. Ну давай, рассказывай. По лицу вижу, что расстроен.

Евгений Иванович Бородин, тезка Акиншина, был еще не стар, но уже налезал животом на не вмещавшее его чрево брюки, носил по этому случаю просторный пиджак, застегивая его на одну пуговицу, что действительно скрадывало полноту и оставляло впечатление просто крупной фигуры. Над упитанным лицом с курносым носом красовалась шапка волнистых каштановых, чуть тронутых сединой волос. Его можно было назвать даже интересным мужчиной, если бы не сильно выступающие надбровья, переходящие в узкий лоб, – таким в школьных учебниках изображают древнего человека. Он сам подшучивал над этой чертой своей внешности и, разговаривая с хорошо знакомыми людьми, порой передавал кому-нибудь привет «от питекантропа». Несмотря на узкий лоб, что обычно не ассоциируется с высоким интеллектом, он был очень умен, проницателен и, что ценили сослуживцы, добр и отзывчив к чужой беде. «Нормальный мужик», как его характеризовали подчиненные, еще и прекрасно рисовал – стены директорского кабинета и институтские коридоры были увешаны его картинами маслом.

Оба Евгения сели друг против друга, и Акиншин подробно, в лицах рассказал о своем визите в «Вестник Академии наук» и своих тревогах, связанных с интересом иностранцев к его открытию. Бородин молча слушал, полузакрыв глаза и занавесившись надбровьями. Поднял на Евгения проясневший взгляд:

– Не горюй. Публикации у тебя будут. В журнале «Общая биология» – тоже солидное издание. Я там член редколлегии. Поговорю с редакторами и других журналов – пусть публикаций будет несколько. Сделаешь варианты с небольшими изменениями – в зависимости от направленности издания…

– А статья Сухиничева…

– С Сухиничевым шпаги не скрещивай, его статью игнорируй, как будто её и не было. Гни свою линию. На тебя, конечно, оппоненты и тут набросятся – а как же! Монополисты, «цеховики» ревниво охраняют свои методики, написанные по ним брошюры, кандидатские, докторские, и если дать дорогу тебе, признать твой метод – значит всему, что делают они, место на свалке… Думаешь, почему Сухиничев так поспешил высказаться? Он же миллионер! А кто после твоего открытия к нему пойдет? Пойдут к тебе. Между прочим, уже после публикаций к тебе повалят толпы больных – держись тогда!

– А клинические испытания? Их ведь тоже надо добиться? Придется в министерство идти…

– Придется. А там еще те «похоронщики». Они ведь считают себя важными служителями государства и здравоохранения, а на самом деле как посредники между исследователями и пациентами служат только тормозом всего нового. Люди там некомпетентные, специалисты весьма посредственные, многие повязаны личными интересами с определенными фирмами, они вроде бы лояльны, внимательны, дружелюбны к тебе, на самом же деле зорко следят, нет ли косвенной угрозы их собственному благополучию или интересам их деловых партнеров. И если она просматривается, будут месяцами держать заявки, затягивать регистрацию, отказывать по каким-нибудь надуманным поводам – приемов у них достаточно. Но без министерства, к сожалению, не обойтись.

Бородин поднялся, походил по кабинету с сомкнутыми за спиной руками, задумчиво постоял перед одной из своих картин, разглядывая коз на берегу горного потока, и повернулся к Акиншину:

– Ты вот что, зайди к профессору Ямскову Игорю Александровичу, его институт почти по соседству. Сошлись на меня. Клинические испытания когда-нибудь да будут, и нужно подготовить препараты – синтезировать найденную тобой последовательность аминокислот. Он химик и тебе поможет. А я тем временем кое с кем поговорю. Что касается иностранцев – зловещих предзнаменований я здесь пока не вижу, давай подождем, посмотрим, какие действия последуют дальше. Сейчас надо форсировать события.

Евгений ушел ободренный. Обрадованный поддержкой такого крупного ученого, он был сейчас как натянутая стрела, нацеленная на борьбу, победу, успех.

Надо действовать, действовать! Прав академик Бородин, говоря, что сейчас главное – форсировать события, думал Евгений, без устали прозванивая телефоны министерства. Он был готов умереть, но не сдаться, и несмотря на неопределенные ответы, проволочки, обманчивые обещания, просьбы позвонить в другой раз, потому что шеф занят, в командировке или на совещании, Евгений продолжал упорно добиваться приема. Наконец министр предписал заняться «вопросом Акиншина» своему заместителю, тот спустил эту обязанность еще на одну ступеньку вниз, и через месяц Евгений попал-таки на прием – к начальнику главка.

Хозяин кабинета привстал из-за стола и протянул руку для пожатия. Жестом предложил Евгению сесть и широко улыбнулся, демонстрируя свое дружелюбие. Начальник главка всегда встречал посетителей улыбкой: как знать, что за человек, чего от этого визита ждать? А тем более сейчас, когда сам министр звонил – разберись, мол, там как следует, этот Акиншин нас уже достал… А как разобраться – с плюсом или с минусом?

На этот счет указаний не было. Выходит, на собственное усмотрение… Что там у него – открытие в онкологии? Уже десятки лет ищут и что-нибудь открывают, а тему все никак не закроют. Целые институты, специальные лаборатории над этим трудятся, а тут кустарь-одиночка справился с проблемой всего мира? Сомнительно. Ну да ладно. Время покажет. Он продолжал улыбаться, показывая ровные, слегка порыжевшие от никотина зубы. «Минздрав предупреждает, – подумал Евгений, скользнув взглядом по пепельнице, полной окурков, – всех, только не себя…» Он улыбнулся в ответ, приветливый прием отозвался в душе словно предчувствием удачи. Несколько мгновений они разглядывали друг друга, пытаясь угадать, что предстоящий разговор им готовит.