Сергей Трищенко - Таблетки от пуль (сборник)

Вдали послышался шум полицейской машины. Салливан задёргался из стороны в сторону, чуть не упал и вдруг, неожиданно для себя, прыгнул. Но не по направлению к калитке, а чуть в сторону.

«Тьфу! Да чего я мучаюсь-то! У меня же осталось несколько прыжков на двух ногах!»

Салливан совсем позабыл о такой экзотике: купил когда-то по случаю, для пикника на природе, по дешёвке, в качестве розыгрыша. А теперь, смотри, пригодились! Сколько же их осталось-то?

Салливан прыгнул пару раз, и вновь застыл.

«Всего три! — Салливан чуть не застонал от досады. — Ну что стоило прикупить ещё несколько! Они не так уж много стоили!»

В начале улицы засветились автомобильные фары: полиция въехала в их квартал.

«Всё, пропал! — подумал Салливан. — Теперь, теперь… Если бы я умел кувыркаться!» Правда, на асфальте проделывать такие трюки рискованно, можно и расшибиться, но при определенном навыке хороший кувырок мог его спасти. А если бы научиться катиться через голову, не останавливаясь, то…

Регламент на качения пока не установили, и ими можно было пользоваться беспрепятственно.

Фары полицейского автомобиля замерли за несколько домов от дома Салливана. Хлопнула дверца.

«Должно быть, схватили и грузят какого-то несчастного! Сейчас и моя очередь… Ах, если бы я мог катиться! Стоп! Но ведь катиться можно не только вперёд через голову, но и боком! Ура!»

Салливан упал на бок, слегка ударившись коленом и чуть больнее — локтем, и принялся перекатываться к калитке, глядя на приближающиеся автомобильные фары.

Ф-фух! Он успел! Машина едва подъехала к соседнему дому, как Салливан вкатился в калитку, подогнув ноги — вот и потребовались те несколько движений, которые он прихватил на работе, удачно спрятал и теперь принёс домой, не соблазнившись обменять на ещё одну кружку пива.

«Тогда бы уж точно — конец», — подумал Салливан, захлопывая ногами калитку.

Всё! Теперь он в безопасности. Или почти в безопасности. Оставалось преодолеть расстояние от калитки до дома, но в окно уже выглядывала жена. Лицо её выглядело озабоченным.

«Главное — не ползти!» — подумал Салливан. Переползание полицейские могли счесть отличительным признаком уголовного элемента, посчитать его грабителем — его, Салливана, пробирающимся в собственный дом! — и открыть огонь без предупреждения! А этого бы Салливану не хотелось.

Ну, ничего, в случае чего жена подтвердит, что он — её муж. Если успеет.

Салливан знал, что жена также израсходовала месячный лимит движений вне дома, и потому не могла прийти ему на помощь. Но он доберётся и сам, осталось совсем немного.

Ничего, что полицейская машина остановилась у его калитки — частная собственность и жизнь неприкосновенны, офицер не имеет права войти. Пусть смотрит, пусть кусает локти.

Он даже не сможет поставить Салливана на учёт — сегодня последний день месяца! А завтра отсчёт лимитов начнётся с нуля.

Перекатываясь по-прежнему, Салливан добрался до крыльца и вскарабкался на ступеньку. Недовольно хлопнула дверца отъезжающего автомобиля.

«Надо будет и эту ступеньку убрать, — подумал Салливан, — сделать пологий пандус от самой калитки. Но это потом…»

Жена открыла дверь, Салливан вкатился в дом и поднялся.

Ноги дрожали. Жена подала комплект домашних движений. Они обнялись.

— Сейчас пойду в душ… — прошептал Салливан.

— Я приготовила ужин, — прошептала жена.

— Ты у меня молодец, — сказал Салливан.

— У нас осталось в запасе несколько фрикций, — краснея, робко сказала жена, — я сэкономила… Может быть, устроим небольшую оргию?

И они устроили оргию.

Завтра придётся умереть. Но это ещё только завтра! Своды темницы гнетут и давят. Сквозь узкое окошечко-бойницу проникает лишь тонкий лучик света. Если бы он сам стал таким лучиком! Но тюрьма не выпускает и свет. Войти сюда легко, а вот выйти…

Крепкие запоры — снаружи, здесь — ровная дубовость плотно пригнанных вершковых досок, окованных железом, с торчащими над полосами полукруглыми головками заклёпок. Чем их, зубами?

Стены из дикого камня, отполированные на высоту человеческого роста ощупывавшими их ладонями, отыскивающими хоть желобок, хоть трещинку! — и лишь выгладившими камень до сплошного монолита. И мышиной норки не видно. Были бы мыши, наверняка вылезли бы на запах свежей соломы. Хоть на это тюремщики расщедрились.

Завтра — казнь. Не имеет значения, как именно его хотят лишить жизни. Важно другое: почему кто-то берёт на себя функцию Господа-Бога? Почему они присваивают себе право говорить от Его имени?

Жалко расставаться с молодостью — с жизнью, рано или поздно, так или иначе, а расставаться придётся. Вот тогда, представ перед Ним… Но зачем? Он ведь и так всё знает. Знает и то, что нельзя, будучи молодым, не противиться существующему порядку, если ты считаешь его несправедливым. Если этот порядок тебя обделяет, не даёт даже минимально необходимого.

Почему те, которые находятся у власти и прикрываются именем Бога, хотя не имеют на это никакого права, обрекают на смерть тысячи и миллионы, в то время как сами сидят на грудах золота, и, в конце концов, на них же и умирают?

В их амбарах гниют тонны зерна, собранные теми голодными, кому сейчас отказывают в куске хлеба. Разве это справедливо? Почему тот, кто обрабатывает землю, должен отдавать большую часть сеньорам? Потому что у них в руках оружие? А чем они тогда отличаются от воров и бандитов? Лишь тем, что имеют громкие титулы? Но кто дал им эти титулы? Титул можно купить… чем они иногда и хвастаются, в пьяном виде.

И ничто не может повлиять на их совесть: священники пьют и едят вместе с ними, да ещё и освящают преступления именем Бога!

А ведь правильно сказал… как же его зовут? «Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто тогда был сеньором?» Если бы каждый зарабатывал трудом своим, а не отбирал силой то, что ему не принадлежит… Но почему-то против силы может бороться только сила, слово не помогает. Ах, если бы у него была сила снести стены!

В отчаянии узник заметался по камере. Его смерть будет бессмысленной — вот что угнетало больше всего.

Постой-ка, замок старинный, тут должны быть разные секреты, подземные ходы… Ну и что, что каждая пядь, каждый сантиметр каменной кладки изучен вдоль и поперёк? Надо проверить ещё раз.

Но, ощупав заново стены, узник вновь бессильно повалился на кучу соломы и закрыл глаза. Всё, конец!

В дальнем углу послышался шорох.

Крысы? Откуда? Нет, это поворачивается каменная плита!

В образовавшемся проходе стоит девушка. Она манит его одной рукой, одновременно прижимая к губам палец другой.

Да, да, надо спешить, и в то же время действовать бесшумно: тюремщики могут услышать.