Сергей Трищенко - Таблетки от пуль (сборник)

Захлопали крыльями и стали разлетаться птицы. Закудахтали куры, запели петухи, закрякали утки. Замычали быки и коровы, помахивая хвостами и удаляясь в разные стороны, не пытаясь сбиться в стадо, что делали в естественных условиях.

«Наверное, надоели друг другу до чертиков», — мелькнула в голове Уута крамольная мысль.

Живая гора расползалась на глазах.

Кролики прыскали белыми и серыми брызгами, перепрыгивая через блеющих овец и не обращая никакого внимания на скользящую мимо них морковку и катящиеся головы капусты.

Рыбы бились на асфальте. Лишь немногим экземплярам удалось ускользнуть в ливнёвую канализацию вместе со струящейся из тела водой.

Прохожие, на мгновение замерев от неожиданности, бросились к бесформенной горе и принялись растаскивать то, что не могло удалиться своим ходом. Некоторые проглатывали схваченное тут же, некоторые уносили с собой, набивали сумки, как будто специально ждали этого момента. А что ж, может, и ждали, ходили по пятам. Недоедают, что поделаешь. Нищие…

«Такова традиция, и никто не вправе её нарушать, — печально подумал Уут. — А потом приедут государственные служащие, подберут то, что осталось, увезут на склад, рассортируют: сосиски к сосискам, морковку к морковкам, огурцы к огурцам, капусту к капусте… Поймают разбежавшихся животных, отправят на соответствующие фермы, а затем — на бойни. Приготовят всякие вкусные вещи и развезут по магазинам. Вековечный круговорот пищи в природе. Да, будет у служителей культа работы! Гора-то вон какая… Но таков наш мир и другого нам не дано».

Прохожие, расхватав кому что понравилось, двинулись по своим делам.

Помедлив, двинулся и Уут. Он ничего не взял, нарушив традицию, но и это было в его праве.

Он продолжал размышлять — о бренности бытия, о том, что не далее как на прошлой неделе ему пришлось стать свидетелем такого же печального зрелища, о неизвестности собственного срока.

И лишь изредка ему почему-то становилось жаль покоящуюся где-то в середине его огромного разбухшего тела маленькую белую капельку…

— Патроны есть? — крикнул Петька, отчаянно работая насосом. Нагнетаемый в камеру автомата воздух непонятным образом превращался в порох и пули. Петьке повезло, он мог не думать о патронах. Но, как настоящий командир, не мог не заботиться о своих бойцах. А вот у Славика дела обстояли хуже: ему достался крупнокалиберный пулемёт из красной пластмассы — вернее, он сам его выбрал — работающий на песке, и теперь Славик доскребал последние остатки из песочницы. Но малыши понимали серьёзность ситуации и не плакали, видя, как разрушается их среда обитания.

Агрессоры из соседнего двора не сдавались. Они подкатили откуда-то два танка, броня которых была сплетена из растущих у них деревьев и кустов, но настолько модифицировалась в процессе изготовления, что и кумулятивные снаряды от неё отскакивали. Двор за их спинами зиял белизной обломанных и обескоренных стволов. Потому они и напали на Петькин двор, что теперь не могут лазить по деревьям.

Девчонки, судорожно переползая под вражеским огнём, собирали разбросанные по двору остатки разбитых укреплений: щепки, бумажки и спичечные коробки, чтобы прессовать из них новые снаряды для единственного оставшегося целым орудия. Орудие обслуживала Верка — боевая девчонка, которая немного нравилась Петьке. Девчонки давно уже раскопали все свои «секретики» и отлили из них первые пули.

«А всё этот, зеленёнький, на трёх ногах! — с тоской подумал Петька, ловя на мушку вражеских соседей. — Это он подсунул нам оружие, да ещё сказал, что на соседнем дворе поселились агрессоры. Ну, дрались мы с ними иногда, но ведь не стреляли же? Эх, и зачем мы его послушались!»

Но теперь отступать было поздно, оставалось победить или погибнуть.

Вскрикнув, упал навзничь Славик, покинувший песочницу в поисках рабочего материала для игрушечного пулемёта. На его тонкой рубашонке быстро расплывалось алое пятно.

Кровь была настоящая.

— Алло! Это страховая компания?

— Да. Вы хотите застраховаться?

— Нет, я давно застрахован.

— У нас?

— Да.

— Мы рады приветствовать нашего клиента!

— Спасибо… Вот об этом я как раз и хотел поговорить.

— Что-нибудь не так?

— Да как сказать…

— А по какому тарифу вы застрахованы?

— По тарифу «Получишь вдвойне».

— О! Это самый популярный и выгодный тариф.

— Да уж…

— Вы не согласны с условиями?.. Подождите… Вам уже приходилось совершать страховые случаи?

— Именно об этом я и хотел с вами поговорить.

— Говорите. Я вас внимательно слушаю.

— У меня угнали машину…

— Мы вернём вам две!

— Я знаю. Я рассказываю то, что со мной случилось. Наверное, я не так начал.

— Ага… Продолжайте, пожалуйста. Прошу прощения, что я вас прервал.

— Да. Так вот. Когда у меня угнали машину, я получил от вас две. Вторую я отдал жене — она как раз закончила курсы по вождению автомобиля, и это было как нельзя кстати. Когда молния ударила в дом и сожгла его дотла, ваша фирма построила мне два. Второй не был мне нужен, и пришлось его продать. Не без выгоды, разумеется…

— Вот видите! Наша фирма всегда честно соблюдает условия договора!

— Да… Но недавно я сломал ногу…

Киев был пуст. Тишина царила на улицах. Не светилось ни одно окно, и не потому, что за окнами спали: в квартирах не было людей.

Не горели и фонари, хотя ночь ещё не кончилась.

Во всем громадном городе не осталось ни одного человека. Грандиозный эксперимент удался. Может быть, он был не совсем правильным с морально-этической точки зрения, но это ещё надо смотреть: по законам какого времени? Бывают эпохи, когда люди едва ли не полностью отрицают то, что до них считалось абсолютно верным. Главное — у нас всё получилось. Киев был первой ласточкой. За ним неизбежно последуют другие: то, что удалось однажды, можно повторить многократно. Столько, сколько будет необходимо.

Кто уполномочил меня решать за миллионы людей? А кто уполномочивает других? Почему им можно одним мановением руки бросать в топку войны те же самые миллионы? Почему они могут принимать решение начинать войны, бросать атомные бомбы на головы мирных жителей? Почему они с лёгкостью расписываются за других, распоряжаются чужими жизнями? Почему их после этого не мучает совесть?

Почему им — можно, а мне — нельзя?

Главное, что цели у меня были самые благие. И пусть я ещё не до конца понимаю, что произойдёт по окончании эксперимента, во что он выльется, сейчас для меня основное — осознание собственной правоты. Пускай мне когда-то говорили, что я — сумасшедший, пусть пытались удержать, пусть грозили всеми мыслимыми и немыслимыми карами. Я отмёл все возражения. ЭТО я могу сделать. Имею полное право.