Сергей Трищенко - Таблетки от пуль (сборник)

Сначала они свято сохраняли традицию, условие и прочее. Но потом один не выдержал, поддался жалости: то ли мать дитя принесла вторым в день, и так сильно просила, что не смог он удержаться; то ли влюблённые не хотели разлучаться, а болен был один неизлечимой болезнью, то ли старушка хотела пожить лишний день. Ну а может, и обманул кто. Целители-то только исцелять могли, а определить, кто на самом деле болен, а кто хочет дополнительную толику здоровья себе добавить — бесплатно ведь кто откажется? Это было второе условие давшего силу — чтобы бесплатно исцеляли.

Не выдержал один целитель — вылечил второго пациента. Значит, придётся помирать самому. Ну а раз так, то какая разница, помирать от одного нарушения или от сотни?

А дело утром было — так что повалили к нему и стар и млад со всей округи и со всех округов. Как прослышали, значит, про бесплатное исцеление.

Попользовал он в тот день — последний день своей жизни — то ли сто человек, то ли двести, то ли всю тысячу. И помер, конечно. Хотя я так думаю: если бы и не было такого условия, чтобы не больше одного человека в день исцелять, так он, приняв тысячу, сам бы надорвался и все одно помер.

Горевали о нём все и долго. Вспоминали часто: вот, мол, какой хороший человек — себя не пожалел, всё для людей, для людей…

А второго никто не помнил. Не было у него жалости к людям, и свято соблюдал он условие: не более одного человека в день. Кто бы ни приходил к нему, какими бы слезами ни умолял, был второй целитель непреклонен: один день — один человек. Ни одного дня не пропустил без приёма.

Долго прожил сам этот целитель — лет сто, или двести. А может, и всю тысячу. И каждый день принимал лишь одного человека. И излечивал от любой смертельной болезни. Но только одного в день.

И никто его не вспоминает, никто не восхищается, что он жизнь отдал людям. Да разве же это радетель за людей — каждый день одного человека исцелял? Триста шестьдесят пять дней в году, а в високосный — и на одного больше. И сто лет подряд… а может, и всю тысячу — кто там его помнит, сколько?

Зато того, первого, умершего, помнят: как же, тысячу человек принял! И помер, родимый…

Посмотрит — рублем подарит.

(пословица)

— Едут! Едут! — раздались торжествующие крики.

Люди, столпившиеся у дороги, взволнованно зашевелились и принялись подтаскивать ближе к обочине пустые бочки и ящики, расстилать брезент и кошмы, растягивать горловины мешков и распрямлять карманы. Некоторые вставляли в карманы упругие палочки, не позволяющие тем захлопываться.

Мальчишки оттягивали пазухи рубашек, девочки держали наготове подолы платьев.

К проезду Императора готовились заранее. Многие неделю не ели. Одни специально, другие — потому что предыдущие запасы давно закончились. Третьи — от лени. Зачем есть, зачем готовить пищу, зачем пахать и сеять, в конце концов! Ведь с проездом Императора желудки у всех чудесным образом наполнятся, карманы станут доверху набиты деньгами, на людях появится новая одежда, а бочки, мешки и ящики окажутся до отказа забиты различными припасами и всевозможными продуктами. Император каким-то невероятным образом определял на расстоянии, что чем должно быть заполнено, и, скажем, в предназначенную для селёдки бочку никогда не попадали мочёные яблоки или мёд.

Все веселились и ликовали в день приезда Императора. Единственное, о чём жалели люди, что не могут видеть его чаще, чем раз в месяц. Что поделать, страна большая, и, несмотря на то, что Император находился в непрерывных разъездах — он заботился о своих подданных — люди постоянно голодали: никто не занимался ни хлебопашеством, ни скотоводством. Зачем, когда всё сделает Император? Нет, может быть, раньше, когда-то, давным-давно… Недаром в сказках упоминались какие-то ремёсла и работы.

Показалась процессия. Ликование толпы усилилось. Голодные тембры голосов постепенно сменялись довольно-сытыми. Как и всегда, желудки у людей наполнялись, а карманы раздувались от денег. Будет что проигрывать в деревенском казино долгими зимними ночами!

Император, бледный и застенчивый юноша, слабо улыбался, кивая направо и налево. Его лицо было проникнуто заботой о народе. Получив по наследству чудный дар, он не стал скрывать его за прочными стенами дворца — как поступали порой его предшественники, заставляя толпы людей ежедневно скапливаться у ворот, выпрашивая Императора выглянуть хоть на мгновение, чтобы насытить голодных — а отправился в бесконечное путешествие по стране.

— Благодарите Императора! — провозглашали герольды из свиты, и хор благодарностей становился громче и громче. Император слушал, и лицо его розовело: он питался благодарностью подданных и мог ничего не есть месяцами.

Сам по себе вид императорской процессии был впечатляющим. Проезд свиты служил для людей подлинным праздником: вслед за Императором ехала многочисленная челядь: сановники, министры, придворные, лакеи. Дамы сверкали разноцветными нарядами, золотые позументы и погоны генералов бросали солнечные зайчики в толпы собравшихся.

Что и говорить, зрелище было незабываемым. Хватит разговоров до следующего приезда!

Позади всех шли стражники. Нет, они не охраняли Императора: охранять Императора не было необходимости. Во всей стране не нашлось бы безумца, осмелившегося поднять руку на Императора. А если бы и нашелся такой, толпа просто-напросто не позволила ему подойти к Императору, а разорвала на куски по пути.

Потому что никому не требовалось приближаться к Императору: каждый получал от Императора всё, что нужно, всё, чего хотел больше всего на свете.

Стражники были нужны для другого.

Они методично выворачивали карманы и отбирали деньги, приговаривая при этом, что негоже простолюдинам сидеть в казино. Они перегружали на пустые телеги бочки и ящики, подбирали с брезентов половину того, что на них лежало, выгребали из закромов половину имеющегося — или сколько получится.

А что им оставалось? Ведь никто из всей свиты не обладал ни чудесным даром делать подарки, ни способностью получать их.

Войдя в комнату, Билл усмехнулся: пачки долларов лежали на столе. Чутьё не подвело. Он всегда определял, где находятся деньги, его буквально тянуло к ним. И всегда они лежали открыто. Кто знает, откуда Билл получил такую способность. Это был дар богов…

«Надо быть идиотом, чтобы не спрятать деньги в сейф. Вот же он, раскрытый, — подумал Билл. — А что в нём? А, пусто. Ну и ладно: мне хватит того, что на столе».

Подойдя к столу, он заметил, что на пачках банкнот лежит лист бумаги.

Но Билл не признавал никакой бумаги, кроме туалетной, поэтому проигнорировал листок.