Владимир Савченко - Час таланта

Григорий поднялся, зашагал по двору, огибая предметы. "A я для них "колхозницу" поставлю. Не для них, для жирного заработка. И будут они посматривать на нее в перерыв, идя на смену или со смены, равнодушно, как на забор, понимая, что сделано и зачем. В том-то и дело, что они отлично чувствуют надувательский смысл показных красивых поз и оплаченных красивых фраз. они все чувствуют, понимают, эти девочки, поэтому и много их таких с мечтательной душой и неверящим взглядом. Да и как не понять? Поманили прекрасным, а сами посадили, сунули в руки пинцет или электрод наложить, дожать, включить, перевести, вынуть, наложить, дожать... Сто облуженных электродов 80 копеек, пятьдесят приваренных контактов 35 копеек... И это все? Вся жизнь, условио называемая "небывалый трудовой подъем?.."

Непривычны, трудны и отрадны были для Григория эти сумбурные мысли. Впервые в жизни он думал не о себе, не о веренице дел и забот, не о близких и думал напряженно, как будто от того поймет ли он души девчат-сборщиц, зависело что-то главное в его жизни. И эти мысли освобождали в нем высокие силы.

Ноги снова принесли скульптора к административному корпусу. Возле входа висела стенгазета "На посту", орган военизированной охраны завода. "С наступлением весеннего сезона, рассеянно пробежал Кнышко фиолетовые машинописные строки передовицы, резко возросла утеря пропусков. Если за пять зимних месяцев утеряно всего 94 пропуска, то за апрель м-ц и первую декаду мая м-ца утеря составила 52. Теряют, как правило, девушки, не имеющие карманов!"

При чем здесь карманы, пробормотал Григорий, ну при чем здесь карманы?! Ведь это девушки. И это весна. "Это май-чародей, это май-баловник веет свежим своим опахалом..." Май-чародей а не май м-ц, второй м-ц второго квартала! Бюрократы!

"Пропуска им не теряй в весенний сезон... выполняй, не опаздывай, не обсуждай, не то, не се размерили, заорганизовали до посинения! Он решительными шагами поднимался к кабинету товарища Гетьмана. Сами обиваем высокие чувства, порывы души, а потом сокрушаемся: откуда берутся вздорные, пошлые, ограниченные, мелкомстительные, не умеющие ни любить, ни жалеть? А это они мстят за отнятые мечты..."

А, Григорий Иванович! поднял голову от стола Гетьман. Ну, как познакомились?

Угу, кивнул скульптор, широким движением руки сметая со стола в чемоданчик свои образцы.

И на чем же вы порешили остановиться?

Потом поговорим, ответил Кнышко в дверях. Этот разговор тотчас выветрился из памяти. "Как же так, черт меня побери! Ведь когда я ухаживаю за женщиной да и просто разговариваю! то стараюсь, чтобы ей приятно и интересно было со мной. Самому хорошо, когда они улыбаются, оживлены, глаза блестят, румянец на щеках... в работе-то своей, в высшем своем общении, что же? Разве она не для того предназначена? Для этого, а не для упоминания в ведомостях и докладах, что на территории установлено урн чугунных литых двадцать, скульптур женских мраморных одна. Ах, халтурщик проклятый!"

Он вернулся на товарный двор, сел на прежний ящик, вывалил на асфальт из чемоданчика образцы, взял молоток хорошо подогнанный к руке молоток-киянку для работы по камню и расколотил все пять фигурок. "К чертям полновесные формы! К дьяволу выражаемый бедрами производственный порыв! К разтакой бабушке обусловленное договором содержание!" Ему сразу стало легче.

Пока Юрий Иванович утолял первый аппетит, ему было не до размышлений. Но когда в банке осталось меньше половины, воспоминание о необычной вспышке снова обеспокоило его.

"Что же там было не так? Картина послесвечения? Ну, люминофор после выключения тока светится еще, бывает, с секунду... Постой, но в голой-то части его не было! инженер замедлил движение челюстей. Да, после того, как щелкнуло перегрузочное реле... и ток, понятно, оборвался, белый жгут в этой части трубки еще был. А потом расплылся. Вздор! Передерий отставил банку, понимая, что это не вздор. Ерунда какая-то, так не бывает. Мне показалось. Рекомбинация электронов и ионов после ударной ионизации в разреженном газе длится не более тысячных долей секунды это во всех учебниках написано. Это все знают. Тысячные доли заметить глазом такое послесвечение нельзя. Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!"

Юрий Иванович поймал себя на том, что весело издевается над благоразумными познаниями.

"Постой, а если все-таки показалось? В сетчатке глаз вспышка оставила раздражение, вот и... недаром потом перед глазами плавал черный жгут. Стоп-стоп! Черный то есть теневой. Это нормальная реакция глаза после того, как смотрел на яркое. Так что это еще ничего не доказывает".

Эт-то ничего, эт-то нич-чего, эт-то нич-чего не доказывает! непонятно на какую мелодию положил Передерий эти слова.

Чтобы проверить себя, он в упор глянул на солнце. Небо очистилось от белесой пелены, оно светило полным накалом. Отвел глаза в них, накрывая киоски и торговок, маячило круглое темное пятно. "Все правильно, колбочки-палочки истощились после яркого. А тогда в лаборатории, когда отключился ток... ведь так же было! Ведь видел. Но тогда... хо-хо! Выходит, рекомбинация здесь ни при чем?! Выходит, это невозможно?!"

Это была минута неизъяснимого наслаждения: Юрий Иванович расшатывал истины, был наравне с великими и именно в те их моменты, звездные мгновения, когда они были велики.

Почти бегом он пересек базарную площадь, торговый шум и там звучал в его ушах музыкой. "Неужели, черт меня побери?! Ведь этим такие люди занимаются, на такой аппаратуре, с такими теориями и вдруг!.. Хо-хо, таких послесвечении не бывает, наукой не предусмотрено. А вот захочу и будут!"

Тополя на бульваре выгнулись под ветром зелеными саблями. Бодрый ритм "Эт-то было лет-том, лет-том..." овладел инженером, он подмугыкивал в такт шагам. Пьяненькая бабуся стояла под высоким деревом, смотрела на трепещущие листья, кланялась и голосила:

Гой, тополя, и чого ж ты така выросла?! Гой, тополя, тополя!

И Юрий Иванович, только глянув в ее сторону, понял, что старуха и тополь ровесники, мощное дерево мера бабкиных годов, и она горюет-причитает о прожитой жизни, о невозвратимо утраченной молодости.

У проходной ревел компрессор, а поодаль темноволосый массивный мужчина в спецовке крушил пневмомолотком мраморную глыбу. И по музыке звуков, по могучей позе человека Передерий понял, что тот тоже пришел к важному замыслу и у него получится.

Он сейчас все понимал!

Человек с пневмомолотом у мраморной глыбы это был Григорий Кнышко. Тогда он вышел с завода с намерением больше не возвращаться ни сюда, ни к своему занятию. Но как раз кончался обеденный перерыв, работницы возвращались в цеха. Лица их были оживлены по случаю весны, солнца и короткого отдыха. Григорий остановился растерянно. "Ну, проявил честность... и все? Тебе от этого стало легче, а им? Для них-то ты ничего не сделал..." Он смотрел на их лица, стыдясь своего сильного тела, праздных рук. Девочки, мечтательные девочки идут жить, как жили. Растерянные, сомневающиеся, доверчивые, ищущие небанального, а потом махнувшие рукой: а, не все ли равно! Ах вы, дочки мои, несостоявшиеся любови мои, что мне сделать для вас?"