Антон Орлов - Страна Изумрудного солнца

Участники пикника сидели неподвижно, свернув и плотно прижав слуховые отростки. Когда Тина договорила, они еще некоторое время глядели на нее в благоговейном оцепенении, а потом дружно повалились ниц, как во время своей ежедневной молитвы. Тина отступила в гущу травы, увлекая за собой и Лиргисо, и Тлемлелха, который опять начал что-то недовольно цедить. Теперь они двигались осторожней, опасаясь снова выскочить на какую-нибудь дорогу.

– Великолепная кхей-саро, вы без всяких преувеличений великолепны! – на ходу восхищался Лиргисо. – О, как бы я ценил вас, будь вы моим союзником… Впрочем, я и так вас ценю. Очаровательно, я и сам не придумал бы лучше! Значит, демоны уволокли меня в преисподнюю, и теперь иерархи Клана могут не дрожать за свою скалоподобную нравственность? Как мне это понравилось!

– Твой проклятый человеческий прибор так орал, что у меня голова чуть не раскололась! – стенал Тлемлелх. – Тина, ты когда-нибудь пробовала принять куунайгро, а на следующий день послушать такой концерт? Ты попробуй, тогда тебе никакая преисподняя не понадобится…

Требовать, чтоб они заткнулись, бесполезно. Чтобы хоть как-то отвлечься, Тина время от времени поглядывала на болотно-зеленое лярнийское небо, на фоне которого тихо покачивались метелки гигантской травы. Небо было сияющим и безразличным.

Обозначение развалин нашлось только на одной из двух карт Западного Обонгда. Эйнгтуэфра, древний город, построенный задолго до эпохи правления Сефаргла.

Заросшая голубоватым яханом равнина начала холмиться, впереди вздымались неприступные возвышенности с отвесными стенами – их сплошь покрывал пестрый мох-стеноед и бледные крапчатые побеги мраморного вьюна. Тлемлелх не сразу понял, что это бывшие многоэтажные дома, какие сейчас строят редко. Один раз пришлось обходить вырастающую прямо из земли решетчатую конструкцию из ржавого металла, снизу доверху оплетенную шелковистой паутиной облачных прядильщиков. Здешние дикие прядильщики не были похожи на декоративных, каких разводят могндоэфрийские энбоно. С печалью глядя на этих серых и вертких некрасивых тварей, Тлемлелх подумал о том, что его безбедная, полная удовольствий жизнь в Могндоэфре уже успела стать навеки утраченным прошлым, а его будущее, каким бы оно ни оказалось, будет неправильным будущим, украденным у судьбы – ведь он давно должен был уйти во Фласс, однако вместо этого продолжает жить.

Он не ушел во Фласс из-за Тины – непостижимейшего существа среди всех, кого он когда-либо встречал. Но ей-то что: она если даже и не демон, то почти демон, а у них, как утверждает древняя мудрость, нет судьбы. Хотя, если Тлемлелх согласится на ее предложение и покинет Лярн (а он уже понял, что согласится – просто потому, что у него нет сил противиться чему бы то ни было), разве это не шанс сбежать от аргхмо? Судьба-то останется на Лярне… Впрочем, что будет, то будет. Наверняка Тлемлелх знал только одно: сам он ничего не может изменить.

Солнце почти спряталось за травяной стеной, в просвете меж двух торчащих вдали высоких руин – это было похоже на арку с обвалившимся перекрытием. На арку, уводящую к закату и смерти. Последние изумрудные лучи пронизывали заросли яхана, золотя голенастые ветвящиеся стебли. Тлемлелх подставил солнцу предплечье и тыльную сторону кисти. В топазах и аквамаринах вспыхнули теплые искры, он залюбовался своей рукой. Но тут же настроение упало: близятся сумерки.

Вчера, когда они прятались от ливня в той деревенской постройке (Тлемлелх не хотел оскорблять свои раздумья гнусным словечком «хлев»), ему удалось избегнуть ночной жути, приняв дозу куунайгро. Он знал, что потом разболится голова, но он очень нуждался в передышке. Когда он, залпом выпив снадобье, начал проваливаться в распахнувшуюся сладкую бездну, последняя мысль была: пусть теперь Лиргисо попробует его разбудить! После куунайгро не просыпаются, его даже для наркоза используют, если в запасе нет ничего другого. Тлемлелх и нуждался в наркозе, только не для тела, а для души. Но сейчас, по мере того как болотно-зеленое небо меркло, усиливалась его тревога, приправленная страхом и тоской.

Тот, кто принимает куунайгро, нередко раздражает своим поведением окружающих. Припоминая, что было днем, Тлемлелх все больше мучился: кажется, Тина и Лиргисо на него сердились… Тина – это еще ничего: несмотря на свой демонический вид, она не злая. Зато Лиргисо… Тлемлелх бросал на него украдкой беспокойные взгляды, но тот шагал с нарочито-непроницаемым лицом, и это было еще страшнее, чем если бы он откровенно проявлял недовольство.

Можно опять ускользнуть от него, как вчера. У Тлемлелха осталось еще два флакона куунайгро, на две ночи. А там они дойдут до Соосанла, угонят машину и все это закончится…

Когда Тина остановилась и объявила привал, его охватила дрожь, даже слуховые отростки завибрировали: теперь надо как можно скорее достать флакон и проглотить содержимое. Ужин – ну его во Фласс, и головную боль туда же… Головная боль не так страшна, как Лиргисо.

– Не надо, несравненный Тлемлелх. – Усыпанная сапфирами рука с блестящими синими когтями перехватила его запястье, не давая поднести флакон к губам. – Это может повредить твоему драгоценному самочувствию.

Лиргисо надавил возле того места, где бьется жилка пульса, и мгновенно занемевшие пальцы сами собой разжались. Флакон темного стекла упал обратно в рюкзак, обо что-то звякнув.

– В чем дело? – Тина повернулась к ним.

– Я не позволил ему снова принять куунайгро, кхей-саро.

Тлемлелх обреченно поглядел на мнимую арку, за которой исчезло солнце: две темные, оконтуренные остаточным светом руины – путь к смерти и покою. Ему не суждено уйти этим путем.

За ужином Тина спросила, что его беспокоит. Он сказал, что ему действует на нервы близость развалин – мало ли какие призраки здесь обитают, не говоря уже о вполне живых и голодных сулламах, лсаньягах и гойпах. Как обычно, это была правда, но не вся. Он не добавил, что Лиргисо, который сидит рядом и пьет вино из своего импровизированного бокала с таким видом, словно находится на Вершине Прохлады или на острове Креб, намного хуже, чем все призраки, сулламы, лсаньяги и гойпы, вместе взятые.

– Кто такие лсаньяги и гойпы? – бросив подозрительный взгляд на травяные заросли, поинтересовалась Тина.

– Гойпы живут стаями в подвалах развалин и в заброшенных трубах, – объяснил Лиргисо. – Они небольшие, пестро-серые и очень зубастые, кхей-саро. Боятся любого света, термоплиты отпугнут их. А лсаньяги – это наши самые крупные хищники, но водятся они только в центральной части Обонгда, вдали от Фласса. Фласс их притягивает, кхей-саро, они сразу бегут к нему и топятся. Однажды в Мигоне из частного зверинца сбежал лсаньяг – один энбоно держал его, чтобы скармливать ему провинившихся негов и чливьясов. Работавший в зверинце мерзавец-нег нарочно оставил клетку открытой, и зверь удрал. Он напрямик помчался к Флассу, словно заранее разузнал дорогу. Те, кто за ним поехал, видели с берега, как он ушел во Фласс. И так поступает каждый лсаньяг, услышавший зов Фласса.