Александр Щеголев - Раб

Понадобились особые слова - вне разума и логики - слова Книги. Они не поддаются анализу и пересказу. Впрочем, если справиться с бессмысленным желанием понять, если снять очки и закрыть глаза, если отложить беспомощное перо, то тогда удастся кое-что описать.

Взглянув на чудо со стороны.

И еще есть сложность. Непонятно, как называть человека, ведь он сжег в конце концов свое имя - буквально! Не хотелось бы называть его "узником", это не совсем точно: вероятно, он и был узником, несомненно, он считал себя таковым, но лишь до некоторого момента. Не хотелось бы постоянно употреблять термин "человек": может быть он и стал им теперь, а может быть и нет. Лучше всего, пожалуй, подобрать ему обозначение согласно возрасту. В том кругу, где раньше обитал попавший в Келью, люди именовали друг друга "мальчиками" и "девочками". Поразительно точные слова! И если принять "мальчика" в качестве рабочей формулировки, определяющей особь мужского пола, давно переставшую быть ребенком, но никак не желающую повзрослеть, то она - формулировка - уляжется в рассказе о Книге вполне благополучно. Итак, двадцатипятилетний мальчик, бывший узником, ставший (возможно) человеком...

Все по порядку. Келья давала узнику тишину, свет, еду, ложе, но очень быстро тайны эти перестали его интересовать. Апатия сменилась тупым смирением. Узник потерял счет дням: дни его также перестали интересовать. Внешний мир отодвинулся далеко-далеко, потускнел, превратился в декорацию просмотренного когда-то фильма, а прошлая жизнь, соответственно, в обрывки этого полузабытого фильма, и трудно было представить, что он вообще еще где-то существует - внешний мир.

Мальчик открыл книгу. Не имеет значения, что толкнуло его к этому. Он начал читать.

Как и в первый раз, он начал читать с названия - "Правила". Прочитал фразу: "Познавший грязь однажды, раб ее вечный". А затем пришло время настоящих странностей, наивысших из странностей, которые встретил он живущий в Келье. Кроме названия и фразы на первой странице ничего более прочитать ему не удалось. Это в самом деле было очень странно: пока страница лежала перед глазами, пока видел узник начертанную на ней строку, он прекрасно понимал написанное. Но стоило лишь перевернуть страницу, закрыть или отодвинуть Книгу, да что там - просто отвести взгляд от бумаги! - смысл прочитанного ускользал из памяти. Доходило до смешного. Мальчик вызубривал вслух фразу до автоматизма, потом закрывал Книгу, продолжая механически повторять строку раз за разом, и тут же ловил себя на том, что бормочет какую-то бессмыслицу.

Поначалу он был просто удивлен, но в нем неизбежно проснулось любопытство. Он увлекся, и в итоге этот фантастический процесс чтения занял его разум целиком.

Книга была выстроена таким образом: на каждой странице помещалась некая фраза. Во время прочтения она поражала банальностью и назидательностью, даже раздражала, и в голове немедленно всплывал устоявшийся термин - "прописная истина". Не слишком лестный термин, однако ни одну из пресловутых "прописных истин" мальчик не смог самостоятельно повторить. Они забывались мгновенно. Они отторгались сознанием.

Однажды, забавляясь в очередной раз с Книгой, он поднял глаза, и вдруг обнаружил, что прямо перед ним находится окно. Когда оно появилось в стене? Мальчик вскочил, опрокинув табурет. Сквозь стекло он видел центральную улицу города. Улица была полна людей, но в обычной этой городской картинке имелось что-то отталкивающее. Каждого человека мальчик прекрасно знал, собственно, это вообще был один и тот же человек - его друг. Падший друг. Его друг спешил куда-то. Шел, прогуливаясь. Стоял, глазея по сторонам. Бежал за автобусом. Ехал на велосипеде. Сидел на кромке тротуара, сидел на газоне скверика, сидел на корточках, прижимаясь к стене... Во всех лицах он выглядел одинаково привычно - затертая парусиновая куртка, на которой написано: "Пора бы и честь знать", дурацкая соломенная шляпа, обыкновеннейшие, давно не стиранные штаны неопределенного цвета, немыслимо грязные старые ботинки. Штаны внизу заправлялись в длинные пестрые гольфы, и это было очень важной деталью его туалета. Внешний вид друга изобиловал, как и положено, чрезвычайно важными мелочами - гольфы на разных ногах обязательно разного цвета, один гольф приспущен, другой раскатан во всю длину, ботинки тщательно выпачканы, справа на куртке пацифистская бляха, лицо небрито с особым умением, на голове под соломенной шляпой фирменный еж из волос. Бесчисленное множество мелочей принципиальной важности.

Мальчик, остолбенев, смотрел в окно - на этот чудовищный парад. Почему-то ему не очень хотелось туда, хотя чего уж проще - прыгай, и ты среди своих! Он неуверенно подошел, ткнулся лбом в стекло. И очнулся: холодный камень привел его в чувство.

Таким было первое видение. Зачем оно понадобилось Книге? Причем здесь падший друг? Неясно. Вообще, личность друга загадочным образом повлияла на излечение пациента Кельи, хотя сам он, как персонаж, никакого отношения к случившейся истории не имел. И еще - мальчик, конечно, должен объяснить, почему он называет друга своего "падшим". И он объяснит. Сам.

Ушло видение, наполнив комнату новым страхом. Неужели схожу с ума? подумал мальчик. Слабость заставила его опуститься на скамью. Спятил, снова подумал он. Тут ему пришло на ум слово: это слово сильно удивило его. Откуда оно взялось в его сознании? И неожиданно понял - из фразы, прочитанной в Книге! Гласило слово: "Детство". Оно ясно отпечаталось в памяти, каким-то образом увязавшись с только что увиденной неприятной картиной, и это удивило мальчика еще больше. Детство... Вроде бы светлое, хорошее слово... Он принялся натужно восстанавливать фразу из Книги. Фраза, разумеется, не далась ему дословно, однако смысл ее он сумел теперь понять! Детство не оправдывает глупость - вот о чем говорила страница.

Так Книга одержала первую победу.

Почему-то мальчик испытывал чувство, похожее на стыд. Нет, нет, это не было стыдом! Это было всего-навсего НЕЧТО ПОХОЖЕЕ. А как же я? спросил себя мальчик. Каким ходил я по улицам? Как выглядел со стороны? Что казалось самым важным? Долго он сидел и думал. Терзал мозг нещадно, но не смог вспомнить ни одной ВАЖНОЙ МЕЛОЧИ своего облика. Что-то сместилось в его голове, произошел какой-то необъяснимый провал в памяти, и это не испугало узника, наоборот - обрадовало.

Следующее видение также пришло во время чтения. Вновь возникло знакомое окно в стене, а за ним - квартира друга. Друг сидел за столом, пред ним громоздилась куча видеокассет, лежал молоток, сам же он увлеченно занимался делом - вытаскивал наугад кассету из кучи, бегло прочитывал то, что на ней написано, затем либо откладывал в сторону, либо разбивал молотком. Выбрал кассету с надписью "любовь", издал восторженный возглас, отложил, выбрал кассету "женитьба", отложил, кассету "армия" разбил вдребезги, "ребенок" - та же участь. Подумав, разбил "женитьбу" и "любовь". И так далее. Работа спорилась, и вскоре осталась единственная кассета - "кресло". Тогда друг устало поднялся, вставил ее в видеомагнитофон, затем опустился в стоящее рядом кресло-качалку и принялся лениво раскачиваться. При этом он жадно ел яблоки. Он вытаскивал яблоки одно за другим из мусорного бачка, стоящего рядом с креслом, огрызки же складывал в вазу на столе. Что показывал видеомагнитофон, было не видно.