Владимир Данихнов - Братья наши меньшие

— Здравствуй, Черная Курица. Совсем скоро мы с тобой станем подземными жителями.

Наташа захлопнула дверь.

Мы пошли тем же путем, каким и попали, сюда, но совсем скоро свернули не в ту дверь, надеясь срезать, и заблудились. В доме было полно комнат с высокими потолками, узких коридорчиков и дубовых дверей; комнаты были захламлены старыми кроватями, штабелями старых газет и перевернутыми шкафами, в одном из которых Наташа нашла пачку сигарет. Дрожащими пальцами она вытащила сигаретку и прикурила. На ее лице сразу появилась довольная улыбка, а пачка отправилась в карман пальто.

Я посмотрел вслед пачке с немой тоской. Очень хотелось курить.

Спустя минуту Наташа нашла еще одну пачку, под ковром. Сигареты были дорогие, французские, длинные и узкие, как спички.

— Чего это они тут сигаретами разбрасываются? — буркнул я.

Третья пачка лежала на люстре. Наташа забралась на стул и достала ее оттуда. Посмотрела на меня со значением.

— Чего? — нахмурился я.

— Ничего не напоминает?

Четвертая пачка выпала нам под ноги из навесного шкафчика, когда мы проходили мимо.

— Похоже, это свершившийся факт, — сказала Наташа, подбирая сигареты. — Количества курева на Земле достигло критической массы, и оно сформировало единый сигаретный разум.

— Ты с ума сошла, — сказал я, старательно растирая по ковру пятую пачку, кажется, модные в этом году сигареты «Госдума».

Вскоре мы вышли на балкон с балюстрадой. Здесь тоже было пусто и темно, под ногами поскрипывали использованные одноразовые шприцы и стекло, бывшее когда-то ампулами; дождь прекратился, а асфальт внизу блестел от огней множества фонариков и костров, сложенных из остатков мебели. Балкон выходил не в тихий закуток, а на центральную улицу. Людей здесь было много, и почти на всех — желтые банданы. Женщины цепляли их на плечи, мужчины — на головы.

Люди двигались без особого порядка, собирались группками, слушая ораторов в серых кепках. С обеих сторон дорогу перегородили баррикады, составленные из автомобильных покрышек, перевернутой мебели и белоснежных унитазов. Возле баррикад дежурили парни с автоматами. Из окон домов с противоположной стороны улицы выглядывали парни со снайперскими винтовками. Иногда они высовывались из окон по пояс и что-нибудь кричали своим, вниз.

— Эй, я нашел отличное местечко под самым потолком, оттуда всю улицу видать! Но там семья живет, старик со старухой. Они не пускают меня!

— Так пристрели!

— Кого?

— Старика со старухой!

— Ты чего? Мы же за людей боремся, за чистоту человеческой расы!

— Ну не стреляй! И вообще, я пошел, в Институтском переулке ребята пивной склад берут!

— Ах ты сволочь! Без меня!

— Ты кого сволочью назвал, сволочь? Пристрелю г-гада!

На нас никто не обращал внимания. Наташа курила, дрожащей рукой поднося сигарету ко рту. Я залез ей в карман — Наташа вздрогнула, но промолчала — и вытащил пачку. Сунул сигарету в рот, а потом долго пытался выдавить огонек из зажигалки. Пальцы, покрытые засохшей коркой из грязи и крови, слушались плохо.

— Думаешь, город уже полностью их? — спросила Наташа.

— Не знаю. Вроде бы Раста говорил что-то о солдатах.

— Как он там, интересно? — прошептала Наташа. — Надеюсь, выродок скоро сдохнет.

— Сдохнет. Он же сам сказал.

— Это-то и обидно!

— Тише! Что-то происходит…

Народ внизу заволновался. Крепкие парни вытащили на середину улицы странное сооружение: большую деревянную подставку на опорах-столбиках с широкой дверью посередине. Подставку установили на асфальт. Студенты подтащили к ней деревянный столб, на верхушку которого была надета и закреплена болтами широкая планка. Под углом в сорок пять градусов планку и столб соединяли две доски. Что-то мне эта конструкция напоминала.

— Виселица, — прошептала Наташа.

— А почему не на фонарном столбе? — зачем-то спросил я.

— Так красивее.

Столб воткнули в дыру в подставке; под опоры полезли ребята с молотками и гаечными ключами. Желтобородый парнишка в пурпурной куртке поставил под виселицей козлы, забрался на них и закрепил на планке толстую веревку с петлей на конце. Дернул ее, удовлетворенно кивнул. Петля болталась точно над дверью в подставке.

Пока парни внизу закрепляли столб, на эшафот взобрался бензопильщик. Он нарядился во все желтое, как шеф, а в руках крепко сжимал ярко-оранжевую фуражку. Народ потянулся к виселице; вперед рвалась молоденькая чернявая девчонка в шароварах и желтой штормовке.

— Жена Зинченко, — сказала Наташа.

— Ы?

— Парня, которого я убила. Который был моим любовником.

Я почесал затылок:

— Забыл, извини.

— Я сама забыла. Если убиваешь человека, лучше этого не помнить. На всякий случай.

Бензопильщик воздел руки к небу, и люди вокруг притихли, а он закричал:

— Ребята! Вы ведь знаете, почему это происходит! Почему мы собрались здесь!

— Знаем! — закричали «ребята». Кто-то дал очередь в небо; шальная пуля выбила штукатурку из потолка у нас над головами. Штукатурка рассыпалась веером по нашим плечам. Я протянул руку, чтобы смахнуть ее с Наташиной шеи, но Наташа посмотрела на меня с подозрением, и я убрал руку.

— Мы здесь, чтобы избавить город от чернопятенных гнид! Вы ведь знаете это! Знаете?!

— Да-а-а!!!

— Так ведите же его! Ведите его сюда!

Мы перегнулись через перила и увидели двух здоровых мужиков, которые тащили упирающегося парня в черном плаще с черным мешком на голове. Парень вертел головой и, кажется, кричал, но толпа взвыла и заглушила его. В несчастного полетели гнилые помидоры. Было их, правда, совсем немного, штук пять или шесть, и большая часть пролетела мимо. На дорогу выбежала кряжистая тетка в желтой косынке и стала собирать остатки томатов в кулечек. На нее не обращали внимания. Парня с мешком на голове приподняли и толкнули на эшафот. Бензопильщик снял с него черный мешок, и у меня сам собой раскрылся рот. На эшафоте стоял Семен Панин.

Толпа радостно взревела. Панин открыл рот, чтобы сказать что-то, но брошенный кем-то помидор помешал ему. Теперь лицо Панина было измазано томатным соком, и он напоминал кровожадного вампира.

— Тихо! — гаркнул бензопильщик, и революционеры замолчали. — Дайте слово чернопятенной дряни!

Панин кашлял, и во все стороны летели помидорные брызги. Но даже сквозь кашель он пытался кричать:

— Люди, вы что?! Что вы делаете? Я же ваш! Свой я, свой!

— Вот это мы сейчас проверим! — хорошо поставленным голосом провозгласил бензопильщик и, театрально вскинув руки, достал из-за пазухи финку. Плавно переместился за спину Панину, спустил плащ с его плеч и разрезал воротник свитера до самого пояса. Схватил безвольного Панина за руки и повернул лицом к толпе. У Панина возле левой ключицы чернело знакомое пятно. Панин плакал навзрыд и не пробовал сопротивляться. Народ ликовал.