Александр Алфимов - Китайские палочки времени

Игнат отошел от машины и принялся неубедительно оправдываться — мол, ничего подобного и не думал, а хотел лишь помочь.

Из-за спин остальных высунулся низенький, щуплый и шустрый мужичонка. Он уставился черными бегающими глазенками на Игната, пощипал и без того жиденькую растительность на подбородке и, довольно ухмыляясь, заявил:

— А я вот думаю, что ты как раз хотел урвать кусок больше, чем заслужил. Тебя ведь и раньше в таком подозревали. Нехорошо у своих тырить.

Игнат покраснел — то ли оттого, что его раскрыли, то ли разгневанный несправедливым обвинением. Разумеется, этого никто не видел, кроме меня,— освещение недостаточное. Впрочем, и я могу лишь догадываться о цвете лица Игната, через тепловой сканер это выглядит с точностью до наоборот — когда горячая кровь приливает к голове, спокойный красный огонь теплого Лица сменяется белым сиянием.

— Ну-ка, Федька, повтори, что ты сказал! — взревел Игнат.

Щуплый проворный Федька пошевелил длинным носом, почесал щуплый ус и снова уставился на Игната черными бусинками глаз.

— Я говорю, что ты у своих тыришь. Крыса ты, Игнат.

— Это кто тут крыса? Ты на себя посмотри — сам мыша вылитая!

Щуплый Федька обиделся сравнению с грызуном.

— Я, может, и похож на мышу, но у своих не тырю! — Федька еще раз пошевелил носом и мстительно добавил: — А еще я во сне под себя не хожу.

Игнат взревел, как раненый мамонт, и понесся на Федьку, угрожающе размахивая дубиной. Шустрый Федька юркнул за чью-то спину, Игнат хотел последовать за ним, однако был сбит с ног сразу двумя обрушившимися на него дубинами.

Удары были не сильные, только чтобы остановить. Уже через несколько секунд Игнат приподнялся на локтях, ошалело завертел головой, пытаясь сообразить, что же его опрокинуло. Увидев хмурые лица коллег, он сразу поник — понял, что за крысятничество придется расплачиваться.

— Ребят, вы чего? — жалобно заблеял он, пытаясь закосить под дурачка.

— Сам знаешь чего,— последовал хмурый ответ.— Крысятничаешь, значит?

Дубинка по плавной дуге медленно поднялась вверх. Игнат как зачарованный проводил ее глазами, даже не пытаясь подняться. Достигнув верхней точки параболы, дубинка на мгновенье зависла, после чего обрушилась вниз, с глухим хрустом пробивая череп.

Голова Игната мотнулась назад, стукнулась о плотный грунт дороги и выпустила лужу густой жидкости — горячей, но быстро отдающей тепло.

Игнат еще жив, еще шевелится, хотя тепловой сканер показывает: его тело холодеет почти так же быстро, как и лужа под его головой.

Парень застонал, попытался ползти. Его сознание начало проясняться после удара, и первое, что он осознал,— что жить ему осталось несколько минут.

Впрочем, столпившиеся над телом решили, что и несколько минут — слишком много. А может быть, им просто стало жалко Игната, и они решили добить его, чтобы не мучался.

Сразу три дубинки взметнулись вверх и обрушились на Игната. Две стукнулись одна об другую — уж слишком близко столпились разбойники над телом своего товарища. Зато третья дубина глубоко вошла в грудную клетку, промяв ребра. Игнат закашлялся, изо рта вырвалась струйка крови.

Один из разбойников потянулся к поясу, где висит бластер, но второй остановил его руку со словами:

— Побереги заряды.

Первый на секунду задумался, потом кивнул — мол, правильно говоришь, нечего по пустякам заряды тратить. После этого он с силой ударил ногой в тяжелом ботинке в бок умирающему.

Зрелище завораживало, парализовывало. И одновременно кричало о том, что нужно действовать. Вот только как именно действовать?

Прекратить жестокое избиение? С этим я уже опоздал. Да и не мог успеть, Игнат был обречен после первого же удара.

Может быть, напасть на разбойников, пока они заняты? Перебью их и пойду выручать шофера. Я уже был готов привести в исполнение этот план, но вдруг услышал крик:

— Эй вы, там! Что за шум-то? Почему грузовик к лагерю не гоните?

Голос звучал с той стороны, куда уволокли шофера. Видимо, лагерь расположен именно там.

— Погоди, сейчас пригоним! — зычным басом отозвался один из разбойников. Он вскинул дубинку, намериваясь ударить уже мертвое тело. Секунду помедлил, повернулся к щуплому Федьке, который из-за широких спин пытался рассмотреть ход избиения.

— Ну-ка, Федька, отгони грузовик к лагерю... Только после этого разбойник шмякнул занесенной дубиной.

Щуплый недовольно пошевелил носом: наблюдение за экзекуцией доставляло ему огромное удовольствие. То ли садист по натуре, то ли чем-то ему крепко досадил Игнат. Однако возражать он не посмел и направился к машине. На секунду я запаниковал — в лагерь мне сейчас совсем не хочется. Конечно, чуть позже надо заглянуть на огонек, выручить шофера и транспортное средство. Но желательно сделать это позже, когда у меня будет четкий план.

Прежний план — выскочить и перебить тех, кто сейчас здесь,— уже не пройдет. Момент упущен, большинство разбойников потеряли интерес к избиению трупа и начали расходиться. Лишь несколько отморозков увлеченно колотят останки Игната.

Пока разбойники стояли тесной группой, у меня был шанс накрыть их шквальным огнем. Но теперь этот номер не пройдет. Да еще и Федька, который направляется к машине,— у него на поясе тоже болтается бластер. Уж не знаю, за что такому щуплому досталась привилегия носить оружие — лишь немногие из нападавших имеют что-то серьезнее дубинок. Может, он великолепно стреляет, поэтому и получил бластер?

Не знаю и не хочу проверять.

Сбежать тоже вряд ли удастся. Внимание разбойников уже не приковано к трупу. Если буду вылезать из кузова, велика вероятность быть замеченным.

Или все-таки доехать до лагеря?

А что потом? Можно открыть огонь в тылу врага, понадеявшись на эффект неожиданности, верный бластер и русское авось. Самое простое решение и потому очень привлекательное. Но я этого делать не буду. За последние дни я сделал много глупостей, сознательно или подсознательно опираясь на штампы из боевиков.

Однако сейчас я слишком хорошо понимаю: то, что сейчас пришло в голову, слишком уж по киношному. Я не настолько помешан на фильмах, чтобы всерьез думать, будто все обязательно завершится хэппи-эндом.

Правда, я знаю, что до момента Развилки доживу. Но теперь уже не уверен в этом на сто процентов. Во-первых, если возможно скрыть в архивах такое глобальное событие, как наступление Развилки, то уж данные о такой мелочи, как моя жизнь, легко могут быть скорректированы. Правда, я до сих пор так и не понял, кому и зачем понадобилось изменять сведения о Развилке. Но в любом случае ни одному предсказанию уже нельзя доверять.

А во-вторых, вокруг фактора Развилки формируется область неопределенности. Так что я не могу наверняка знать, доживу ли я до утра или нет.