Александр Щербаков - Пах антилопы

- А чем это у нас пахнет? - спросила она, не забыв махнуть в сторону казаха полудетскими ресницами.

- Веником! - И не хотел, а получилось с каким-то обвинительным уклоном. - Заливают нас сверху.

Дочь задрала нос к потолку. Взгляд ее приобрел знакомую зыбкость, какая бывает, когда, проверяя уроки, я загоняю бедного ребенка в конец таблицы умножения.

- Там Лари живет, - произнесла она не очень уверенно.

Мне это имя ничего не говорило.

- Ну как, пап, такса длинношерстная.

Таксу я знал. В известные периоды эта сука доводит моего пса, не приспособленного к действиям на сверхмалых высотах, до умопомеша тельства.

- А чего тогда она не лаяла, когда мы звонили?

- Так она во дворе гуляет с Колькой, я их видела.

Предложение отправиться на поиски этого Кольки дочь отвергла под тем предлогом, что он гад и она с ним не разговаривает. Завязалась дискуссия. Кожамкулов как человек холостой, видимо, не представлял, до какой степени детская аргументация бывает изощренной, и, пока мы шли по первому кругу, следил за поединком с напряженным вниманием. Но скоро начались повторы, и ему стало скучно.

- Надобность во мне, вижу, отпала. Так что разрешите...

Слово "откланяться" Талгат Ниматович ради экономии изобразил действием. Изысканность его манер неожиданно разбудила совесть в моем ребенке:

- Ладно, пойду.

Пес тут же принялся тихо скулить, намекая, что и он не прочь прошвырнуться.

- Потерпишь! - Она подобрала брошенную на пол куртку и рывком ее на себя напялила. Жалко было собаку, но открывать второй фронт как-то не хотелось.

Это большая проблема - и сочинительская, и жизненная - отделаться от персонажа, в котором отпала надобность. Сосед явился со своей никому не нужной проволокой, когда гость мой уже стоял в дверях.

- Такая пойдет? - Глаза у него сияли, как у спаниеля, доставшего из болота утку.

Казах взял проволоку, согнул, разогнул:

- Вполне, но ключом будет проще.

Видать, человеку впервые за много лет удалось пошутить, и он улыбнулся своей удаче так, как улыбался еще в люльке.

Выпустил Кожамкулова с дочкой на лестницу и тоже вышел. Якобы чтобы оказать гостю уважение, а на самом деле с единственной целью - выманить из квартиры соседа. Перед лифтом нас столпилось четверо. Это уже напоминало вокзальные проводы.

- Александр, - лицо казаха дышало прежней суровостью, - супруге от меня поклон.

Дочь запрыгнула в кабину первая. И тут меня такой страх обуял, аж дыхание прервалось: вот он сейчас войдет следом, заполнит свинцовой своей аурой это крошечное пространство, и веселые волчки, во множестве крутящиеся внутри моей девочки, замрут и повалятся на бок. Я как-то даже заметался, но повода отправить гостя следующим рейсом не нашел.

- Так я могу надеяться? - Кожамкулов уже из кабины кивнул на листы, которые я все еще держал в руке.

- Да, да, сегодня же прочту.

Двери стали сходиться, но тут из-за моей спины вынырнул сосед и вставил ногу между створками.

- Талгат Ниматыч, может, послушаете мотор у моей тачки? Она тут, у дома, стоит, что-то мне его звук не нравится.

Если устранение причин потопа легло на мои плечи, то со следствия ми боролась очень кстати вернувшаяся с работы жена. Она бы и так все убрала, но я специально вышел встречать ее с тряпкой, а выражение лица выбрал из самых капризных.

Гремели ведра, лилась вода, а я сидел и ни за что ни про что проклинал это звуковое сырье. Но вот жена в ванной выпрямилась, окинула взглядом стены... Какая-то кафелина вдруг привлекла ее внимание, и она несколько раз остервенело со скрипом ее потерла - все, теперь до вечера тишина будет нарушаться только криком из детской: "Мам, как пишется - воен или воин?"

Обреченно поворошил угли, оставшиеся от костерка, на котором варился первый крекекексный сценарий, - ни одной тлеющей головешки. День явно решил смыться, бросив меня с несделанной работой.

"Интересно, он с умыслом такие выбрал?" Кожамкуловские листочки имели форму квадрата, которая словно специально придумана, чтобы демонстрировать разницу между симметрией и гармонией. Они и цвета были голубенького, не отпускающего охочий до всякого уродства человеческий глаз. Чем терпеть такое беспокойство, проще было сценарий прочесть и засунуть куда-нибудь подальше, но казах ведь мог и что-то стоящее создать, а это лишило бы меня всякой подъемной силы.

Прилив вдохновения я попытался ускорить чисто женским приемом - выпил чаю с молоком. Потом почесал живот собаке и съел яблоко. Но витамины, в нем заключенные, на пути к голове перехватили какие-то второстепенные органы. Лишенный питания мозг вел себя, как собака, которой скомандовали "апорт", а она что требуют найти не может и с виноватым видом таскает всякую ерунду. В какой-то момент из опасения отбить у него охоту к службе сделал вид, что задание выполнено.

Если принять во внимание испытания, выпавшие на мою долю в этот световой день, идея была не вовсе плоха.

Затихающие крики "горько" вслед удаляющимся в спальню молодым. Муж, здоровенный детина, несет свою миниатюрную половину сквозь анфиладу комнат, в одной из которых сложены подарки. Это все коробки с надписью "Крекекекс". "Ой, Коль, дай глянуть!" - Молодая дрыгает ногами, вырывается, и Коле ничего не остается, как поставить ее на пол. "Смотри, у нее даже обратный ход шнека есть". - Девушка с восторгом перечисляет замечательные свойства мясорубки PR-21/F. Муж теряет терпение, сгребает все эти кружева и флердоранжи в охапку, но у следующей коробки сцена повторяется. Парень постепенно приходит в полное уныние, глаза его наполняются слезами, и, когда девушка наконец отрывает счастливый взгляд от последнего прибора (а их в чертовом первом списке аж десять), он уже плачет навзрыд. "Колька, глупый, с такими помощниками у меня все силы теперь на одну любовь пойдут". Она легко подхватывает мужа на руки и несет его, всхлипывающего, утирающего пудовыми кулачищами слезы, на брачное ложе.

Теперь этот концентрат нужно было развести в кастрюльке объемом четверть печатного листа, чтобы утром вручить Кружевницкому. "И ему понравится", - подумал я с неприязнью, разложив ее в равных долях на себя, свое произведение и художественного руководителя. Под Эльвириным патронажем мне как-то лучше творилось. Я хоть и по разряду мелких птиц у нее проходил, но все же певчих, а Кружевницкий зачислил меня в несушки.

"Даже скучно без ее постоянных звонков" - эта мысль отчасти была мною искусственно в голове организована, в расчете на поразительную Эльвирину способность к телепатии. Но телефон молчал. Ничто, впрочем, не мешало мне самому набрать номер и спросить, например, когда и где завтра съемка.

- Сережа?.. - Голос у нее был какой-то не такой, и я почувствовал себя едва вышедшим из щенячьего возраста волчонком, которого мать вдруг начинает гнать от себя. - Я-то откуда знаю? Звоните Кружевницкому. Слышали, что Зульфия сказала: теперь по этим делам он главный.