Артур Дойл - Затерянный мир (сборник)

— Он снова пригрозил мне увольнением.

— Не может быть, — ответил я.

Поистине, день был какой-то странный. Эти таинственные, мало-понятные сообщения, внезапно вспыхивающие споры. И мы сами были тоже необычайно странными. «Уж не снится ли мне все это?», подумал я.

— Он меня уже сорок семь раз предупреждал, — задумчиво проговорил Остин.

— И куда вы уходите? — спросил я, думая, что ответ Остина что-нибудь прояснит.

— Я не ухожу, — ответил Остин.

Когда я уже решил, что наш разговор закончился, Остин вдруг продолжил.

— Если я уйду, кто присмотрит за ним? — Остин кивнул в сторону своего хозяина. — Кто будет за ним ухаживать?

— Найдется кто-нибудь, — робко предположил я.

— Не найдется, — уверенно ответил Остин. — Никто и недели не выдержит. Стоит мне уйти и этот дом развалится. Вытащите главную пружину и часы рассыплются. Я говорю вам все это потому что вы — друг и вы должны все знать. Конечно, я мог бы прицепиться к его словам, но это было бы с моей стороны просто бессердечно. Он и пожилая миссис, без меня они останутся беспомощными, словно малютки в колыбельке. Я для них все. А он что? Он ходит и грозит, что уволит меня.

— А почему вы считаете, что здесь никто не станет работать?

— Потому что не сможет принять во внимание смягчающие обстоятельства. Я сам их не всегда принимаю. Он — очень умный человек, настоящий хозяин. Чрезвычайно умный. Иной раз так и кажется, что у него с головой не все в порядке. Можете мне поверить на слово, уж я то его хорошо знаю и видел в этом доме всякое. Вы мне не поверите, если я расскажу вам, что он отмочил сегодня утром.

— И что же?

— Он укусил экономку, — ответил Остин хриплым шепотом.

— Укусил?

— Да, сэр. Именно укусил. За ногу. Я сам видел, как она бегала от него по комнатам, пока не вылетела на улицу. Мне вначале показалось, что она выскочила из дома вместе с дверью.

— Боже милостивый.

— Представляю, что бы вы сказали, если бы видели, что тут в последнее время творится. Соседей он просто не переваривает. Некоторые даже думают, что он — вампир. Знаете, один из тех, про кого книжки пишут? А когда-то у нас был самый настоящий «прекрасный милый дом». И с соседями он прекрасно ладил. А сейчас… Я вам так скажу, — я служу ему уже десять лет и люблю его. Это — великий человек и служить ему большая честь, но временами он становится невыносимо жестоким. Да вы только посмотрите на эту надпись и скажите, веет ли от нее старым, добрым гостеприимством. Почитайте, не поленитесь.

Последние метры давались машине с большим трудом. Петляя, она медленно взбиралась по крутому склону. Вскоре за одним из поворотов я увидел большой плакат, краткий, но емкий. Он был прибит к высокому крепкому шесту. Слова на плакате были написаны большими жирными буквами и я легко прочитал их: «ПРЕДУПРЕЖДАЮ! Гостям, газетчикам, нищим — НЕ ВХОДИТЬ!».

— Ну как? Повернется ли у вас язык назвать это радушием и сердечностью? — горько проговорил Остин, качая головой и с ненавистью оглядывая плакат. — Простите меня сэр. Я, наверное, сегодня слишком болтлив. Но вы поймете меня, если я сообщу вам, что уже много лет ни с кем так долго не разговаривал. Пожалуй, я даже немного расчувствовался. Нет, пусть он ругает меня как хочет. Пусть хоть позеленеет от злости, но я никуда не уйду. Нет, и это мое последнее слово. Я принадлежу ему, он — мой хозяин, и так будет до самого конца.

Мы миновали белые столбы ворот и поехали по дорожке, обсаженной кустами рододендрона. Впереди показался низенький кирпичный домик с деревянной резной лестницей, красивый и уютный. В дверях его стояла улыбающаяся невысокая, элегантно одетая миссис Челленджер.

— Это ужасно, это просто невыносимо, — выкрикивала она между всхлипываниями и приступами смеха. — Джордж переругался со всеми соседями. К нам никто не заходит, здесь у нас совсем нет друзей.

— Тем лучше. У меня будет больше времени для моей несравненной женушки, — сказал Джордж, обхватив своей короткой, толстой рукой талию миссис Челленджер. «Газель в объятиях гориллы», внезапно мелькнула у меня мысль. «Такого нигде не увидишь». — Проходите, друзья, проходите. Джентльмены устали и ланч им не помешает. Сара уже вернулась?

Миссис Челленджер задумчиво кивнула. Профессор захохотал и по-хозяйски пригладил бороду.

— Остин! — крикнул он. — Когда поставишь машину, будь любезен, помоги миссис накрыть на стол. А вас, джентльмены, прошу пройти в мой кабинет. Мне нужно сделать вам пару важных сообщений. Прошу прощения, но дело очень срочное.

Проходя в зал, мы услышали телефонный звонок и стали невольными слушателями последующего разговора. Я говорю «мы», хотя всякий находившийся в радиусе сотни ярдов мог без особого труда разобрать, что говорил профессор Челленджер своим зычным, оглушающим голосом, от которого, казалось, дрожал весь дом. Его слова до сих пор звучат и в моей памяти.

«Да, разумеется, это я… Да, профессор Челленджер, тот самый знаменитый профессор, кто же еще… Каждое его слово, иначе бы я его и не писал… Нисколько не удивляюсь… Все факты подтверждают… Через день, максимум через два… Да что же я могу сделать? Нет, нет, все кончено… Поступайте как хотите… Всего хорошего, сэр, достаточно… Я не собираюсь слушать вашу болтовню, у меня есть чем заниматься».

Профессор Челленджер с грохотом бросил трубку на рычаг и повел нас наверх, в большую, светлую комнату, служившую ему кабинетом. На громадном столе красного дерева валялось семь или восемь нераспечатанных телеграмм.

— В самом деле, — проговорил профессор, сгребая их в кучу, — мне пора обзавестись телеграфным адресом. Это бы сэкономило моим корреспондентам кучу денег. А адрес взять, например, такой — Ной из Ротерфилда.

Как всегда, когда он говорил какую-нибудь малопонятную шутку, профессор уперся о стол и закатился диким смехом. Руки его дрожали так, что он едва мог распечатывать телеграммы.

— Ной. Как здорово. Точно — Ной, — захлебывался он. Его покрасневшее от смеха лицо сейчас еще больше, чем всегда, напоминало свеклу. Саммерли, словно козел, страдающий расстройством желудка, мотал головой. Бородка его тряслась, выражение лица было язвительнее обычного. Мы же, лорд Джон и я, смотрели на профессора с любовью и сочувствием. Наконец профессор Челленджер приступил к телеграммам. Вскрывая их, он еще несколько раз принимался хохотать, но уже не так громко и страстно.

Мы подошли к окнам и принялись рассматривать открывающийся из него прекрасный вид. А он того стоил. Плавно вьющаяся дорога привела нас на значительную высоту, как мы впоследствии узнали, находились мы на высоте около двух тысяч метров. Дом Челленджера стоял на самом краю утеса. К югу от него, как раз напротив окна, расстилались необозримые живописные долины. Они шли до самого горизонта, где смыкались с холмами Южной Англии. Чуть ближе мы видели легкую туманную дымку над Льюисом, а совсем рядом, почти под окнами дома, простиралась поросшая вереском волнистая равнина. Пересекавшие ее длинные, ярко-зеленые пятна полей для гольфа были усеяны разноцветными фигурками игроками. Немного южнее проходила центральная железная дорога от Лондона до Брайтона, небольшая часть ее мы видели сквозь редкие деревья. А прямо под носом у нас располагался небольшой огороженный двор, где стояла машина, на которой мы и приехали со станции.