Роберт Сойер - Пришелец и закон

— Откройте ячейку, пожалуйста.

Келкад открыл.

— Пожалуйста, вытяните её на всю длину, — сказал голос Дэйла.

Капитал сильно дёрнул за крышку и отпустил её; прозрачный контейнер выкатился наружу по инерции. Фрэнк занял позицию для съёмки. Внутри контейнера было четыре полукруглых куска какой-то синей субстанции.

— Что находится внутри этой ячейки? — спросил Дэйл с Земли.

— Четыре тосокских лёгких, — ответил Келкад, снова паря между полом и потолком.

— Это обычное число для тосокской анатомии, не так ли?

— Это так.

— Есть ли способ отличить правое переднее лёгкое от, скажем, правого заднего?

— Без рассечения или сканирования тканей — нет, — ответил Келкад. — На самом деле они полностью взаимозаменяемы — лёгкие можно пересаживать с любой позиции на любую.

— И эти четыре лёгких — их здесь не было, когда вы покидали свой мир?

— Нет. Как я сказал, мы не брали с собой органов для пересадки. Эти лёгкие должны были быть изъяты из тела Селтар в то же самое время, что и сердца.

— А соседняя ячейка — что содержит она?

— Надпись на ней говорит, что там находятся жебарды — органы очистки, выполняющие у нас те же функции, что ваши почки и селезёнка.

— Пожалуйста, вытяните эту ячейку на всю её длину.

В этот раз Келкад сделал это, не сдвигаясь со своего места рядом с Фрэнком.

— В ней четыре органа?

Щупальца на голове качнулись в знаке согласия.

— Да.

— Спасибо, — сказал Дэйл. — Теперь, чтобы не тратить больше время суда, вместо того, чтобы обыскивать все ячейки по одной, я прошу вас показать ячейку, в которой хранится изъятый из тела Селтар киварт .

Келкад задвинул ячейку с четырьмя жебардами, затем оглядел остальные.

— Мы ждём, Келкад, — сказал голос Дэйла.

— Я ищу её.

— Я ведь не ошибся термином? — спросил Дэйл. — Киварт — это одиночный орган в тосокском теле, ответственный за производство свободно плавающих нервных кластеров?

— Да, — ответил Келкад. — Но я его не вижу.

— Киварт может быть изъят для последующей пересадки, не так ли?

— Да.

— Фактически, поскольку этот орган в теле тосока только один, то он — самый важный из изымаемых органов, не так ли?

— Да.

— Тосок может долгое время жить всего с тремя лёгкими, не так ли?

— В преклонном возрасте нагрузка на организм, связанная с операцией по пересадке четвёртого лёгкого, в большинстве случаев превышает пользу от его наличия.

— А правда ли, что если избегать перенапряжения, то можно прожить достаточно долго даже лишь с двумя лёгкими?

— Да, это так.

— И, опять же, при условии умеренности нагрузок, трёх сердец, или даже двух, вполне достаточно для того, чтобы продолжать жить, не так ли?

— Да.

— Однако если поражён киварт, то немедленно появляются серьёзные проблемы с координацией движений, верно?

— Да, — ответил Келкад.

— Без своего одного-единственного киварта тосок быстро умирает, не так ли?

— Да.

— Так что, — сказал Дэйл, — Хаск обязательно изъял бы из тела умершей Селтар киварт — самый важный из всех изымаемых органов, и…

Какой-то приглушённый звук, затем голос судьи Прингл:

— Мистер Райс, предупредите своего клиента. Я не потерплю в зале суда неподобающего поведения.

— Прошу прощения, ваша честь. Хаск, успокойтесь…

Голос Хаска, говорящего по-тосокски, и наложенный на него почти синхронный перевод, и то и другое не очень разборчиво, словно на большом расстоянии от микрофона:

— Не задавайте больше вопросов на эту тему.

— Простите, Хаск, — голос Дэйла. — Моя работа — защищать вас.

— Я не хочу такой защиты.

— Мистер Райс, — снова голос судьи Прингл. — Мистер Райс.

— Одну секунду, ваша честь.

— Мистер Райс, суд вас ждёт.

— Хаск, — голос Дэйла. — Хаск, я должен закончить.

— Но…

Судья Прингл:

— Мистер Райс …

— Келкад, — сказал Дэйл, — правда ли, что киварт — жизненно важный орган?

— Вне всякого сомнения.

— И при этом он отсутствует в наборе изъятых частей тела, не так ли?

— По-видимому.

— Хаск знал, что он должен быть изъят, не так ли?

— Несомненно. В любом случае, в ситуации с непредвиденной смертью Селтар он первым делом проконсультировался бы со сводом инструкций, где это чётко сказано.

— То есть мы и здесь имеем дело с пропажей частей тела, не так ли? — спросил Дэйл. — Точно так же, как в случае с телом доктора Колхауна?

— Я… полагаю, что так, — ответил Келкад.

— Спасибо, — сказал Дэйл. — Миз Зиглер, свидетель ваш.

— Гмм, вопросов не имею, — произнёс приглушённый голос Зиглер. Он звучал растерянно, и Фрэнк не мог её за это винить. Всё выглядело так, будто Дэйл обосновывал версию обвинения, а не защиты: что Хаск опробовал своё извращённое поведение на одном из своих, прежде чем попытать счастья с человеком.

Камера выключена. Фрэнк парил в воздухе посреди корабельного лазарета, глядя на Келкада. Сейчас они были наедине в большей степени, чем любые другие два человека в солнечной системе; даже на «Мире» сейчас было больше людей, и они находились в постоянном контакте с центром управления в Калининграде.

— Нам нужно возвращаться на планету, — сказал Келкад.

На планету. Не «на Землю». Не «домой». На планету. Пропасть между ними была поистине гигантской.

И всё же Фрэнк знал, что в его жизни, возможно, не будет другого такого шанса — вдали от других тосоков, вдали от репортёров, вдали от остальных членов группы сопровождения, вдали от суда.

— Келкад, — сказал Фрэнк, — с глазу на глаз, только между нами: вы верите, что Хаск убил Клита?

Келкад ответил без промедления:

— Да.

Фрэнк удивился. Он ожидал отрицания — но, возможно, это лишь человеческая слабость.

— Но почему? Почему он его убил? Он… он безумен?

Щупальца на голове Келкада качнулись назад в знаке несогласия.

— Не более чем любой из нас.

— Тогда почему он это сделал?

Келкад мягко оттолкнулся от стены.

— Нам нужно идти.

— Нет, прошу. Только между нами. Я должен знать.

— Вы не поймёте.

Фрэнк думал об этом. Всегда остаётся возможность того, что психология пришельцев окажется настолько иной, настолько странной, что люди никогда не смогут понять смысла их действий.

— Я готов попробовать, — сказал он.

Келкад тем временем доплыл до дальнего края помещения. Он выставил вперёд переднюю руку, чтобы затормозить. Коснувшись стены, он медленно-медленно поплыл в обратном направлении. Казалось, он задумался, словно решая, как можно облечь идею в слова, которые человек смог бы понять.

— Как и вы, — сказал он, наконец, — мы верили в то, что Бог создала нас по своему образу и подобию — из чего следовало, что мы — совершенные существа, безукоризненно спроектированные и безупречно изготовленные. Это знание давало нам великое утешение — насколько легче переносить жизненные проблемы, когда знаешь, что ты — дитя Бога.