Дмитрий Янковский - Третья раса

— У меня нет карточки, — я развел руками, стараясь говорить по слогам, как с иностранцем, который плохо знает язык.

Тошка снова защелкал.

Я шагнул к коммутатору и продемонстрировал, что мне нечего сунуть в приемную щель. Тошка замолчал и пытался различить подслеповатыми глазами, что я такое делаю. Ему это давалось с огромным трудом, я чувствовал его состояние. Пришлось повторить движение несколько раз. Тошка так кивнул, что меня окатило брызгами, потом разразился возбужденной трелью. Я не мог понять, чего он от меня добивается.

Лидочка нырнула и несколько раз ударила по воде хвостом, снова окатив меня брызгами.

«Злятся они, что ли?» — с раздражением подумал я.

Дельфины начали перещелкиваться между собой, потом нырнули и поплавали кругами. Я следил за ними, подозревая, что звери хотят подать мне какой-то знак, но не могут решить, как это сделать. Затем они вынырнули, и Тошка снова защелкал, повернув ко мне морду. И вдруг, скорее на подсознании, чем умом, я различил в его свисте знакомую мелодию. Правда мелодия эта звучала словно проигранная с утроенной скоростью от той, к которой я привык.

— Ти-та-ти-та-ти, — повторил Тошка. — Ти-та-ти-та-ти.

Это была учебная фраза с уроков телеграфного дела, которые входили в курс истории мореплавания. Телеграфный код. Две буквы — «А» и «Р», переданные условной азбукой, состоящей из точек и тире. Каждой букве соответствовала короткая песенка, начинающаяся на нее и соответствующая ритму писка. Ти-та. Точка и тире — буква А. Чтобы легче ее отличать, на букву «А» напевают слово «ар-ба». Ти-та-ти — точка, тире, точка. Буква «Р». И песенка для этой буквы — ры-ба-чит. Что-то вроде Языка Охотников, только для радиосвязи. Так, вроде бы, общались древние мореходы, находясь в океане на разных кораблях. Почему-то в древности радиопередатчики не могли передавать голос — что-то не то там было с длинами волн или с цифровой кодировкой. Нас по этой азбуке активно натаскивали в учебке, хотя никто не понимал, кому и зачем это нужно. И вот же — пригодилось.

Я закивал, замахал руками, показывая Тошке, что понял его сигнал. Другое дело — откуда дельфину знать телеграфный код? Но это можно было выяснить чуть позже. Мне пришлось порыться в памяти, чтобы вспомнить песенки для всех букв, какие мне были нужны. Справившись с этой задачей, я пропищал, используя звуки «ти» для точки и «та» для тире, чтобы Тошка говорил помедленнее. Он меня понял и быстро запищал, защелкал, обращаясь к Лидочке. Она ему ответила. В общем контакт между нами был установлен.

Однако говорить с Тошкой таким образом оказалось настоящим мучением. Он спешил, путал значения слов, так что мне приходилось больше половины додумывать самому, и я не был уверен в том, что правильно это делаю. Примерно через полчаса наконец выяснилось, что именно дельфин от меня хотел. Речь шла о кодовой карточке для коммутатора, которую мне предлагалось искать в «темном пространстве, где спит плохо сидящий открыто». Сколько я ни пытался у Тошки выведать, что это могло означать, уточнения мне добиться не удалось. Я уже совсем отчаялся, когда догадался немного раскинуть мозгами. В принципе, никакой лишней карточки быть не могло, если только она не была когда-то утеряна, а потом спрятана. Утеряна — ладно, всякое бывает. Найдена кем-нибудь — тоже возможно. Но тогда бы ее сдали! Нашли бы и передали начальству для использования или уничтожения. Кому она нужна, лишняя? Ведь любой член экипажа «Тапрабани» имел свою карточку, кому положено, а кому не положено, все равно бы не смог при всех ей воспользоваться.

И тут меня осенило. Вот если бы у меня была лишняя карточка, я бы ей воспользовался. Почему? Потому что я был на станции один и меня бы никто не поймал за этим. Очень все просто. И если бы я нашел карточку, я бы ее не сдал. А в таком положении, как я, находился на станции всего один человек — старый Бен. Он часто оставался здесь в одиночестве и, найдя карточку, мог запросто ей воспользоваться. Другое дело, что у меня в голове не укладывалось, зачем пропойце Бену могло понадобиться беседовать с дельфинами. Хотя… От скуки люди иногда говорят сами с собой. От одиночества тоже. А с дельфинами уж точно лучше.

Я живо представил, как старый Бен сидит на краю вольеры с бутылкой джина, отпивает из горлышка и пьяно спорит о чем-то с Тошкой. Если бы Леся об этом узнала, ей бы сделалось дурно. Хорошо еще, если он их джином не угощал. Хотя пьяный дельфин, у которого и у трезвого одно полушарие в отрубе, мог быть достойным зрелищем.

Однако мне следовало не об этом думать, а о том, чем на самом деле могло оказаться «темное пространство». Скорее всего место, куда Бен удалялся, окончательно осоловев от выпитого. Допустим, он не хотел плутать в таком состоянии по коридорам и лестницам станции, вскарабкиваясь в сторожевую рубку. Тогда он мог присмотреть себе убежище поближе. Возможно, это какая-то подсобка или что-то вроде того. В любом случае находиться она должна была рядом с вольерой, иначе откуда Тошке знать, что пространство темное?

Мне пришло в голову спросить направление у дельфина, и я звуками «ти» и «та» объяснил, чего хочу. Тошка радостно закивал и ткнул мордой в сторону противоположного края вольеры. Интересно, как Бен попадал туда без лодки? Неужели вплавь? Нет, это вряд ли, в пьяном-то виде. По решетке же туда вообще не перелезть — ячейки слишком маленькие, чтобы в них можно было просунуть ногу. Катер в вольеру вообще не загнать — мешает решетка.

Хорошенько подумав, я заподозрил, что вообще не правильно понял дельфина. В глухой противоположной стене не должно было быть никакого помещения. Зачем нужно место, куда не добраться? Хотя… Бывают ведь технологические ниши, которые используют ремонтники при наличии специального оборудования. Кроме того, если эллинг время от времени перестраивали и расширяли, то в переборках могли остаться рудименты каких-то, ставших ненужными, помещений. Вот это, похоже, в точку.

И тут я понял, как Бен перебирался на ту сторону! На эту мысль меня навело слово «рудимент». Спасательные средства! По всем инструкциям их положено держать на любом судне или плавучей базе, пусть даже жестко заякоренной. Сейчас это скорее традиция, поскольку надежность станции многократно превышала любые допуски безопасности. Рудимент.

Я осмотрел переборку в районе пирса и без труда нашел нишу, в которой покоились два почти новых спасательных костюма, древняя надувная лодка и даже оранжевый пенопластовый круг с надписью «Тапрабани». Вытащив за ручки титановый куб лодки, я донес его до вольеры и бросил в воду. По реакции дельфинов сразу стало ясно, что я на верном пути. Куб секунду полежал на поверхности, вбирая воду, затем лопнул по граням, выпустив титановые стрелы каркаса, которые тут же обросли прочным эластидом корпуса. С шипением лодка надулась полученным из воды водородом и закачалась, готовая меня принять. Дельфины резвились и выпрыгивали из воды.