Кейт Лаумер - Машина времени шутит

Я не знал, кого «их» я имел в виду. Это усложняло все. Я начал работать на Внутренний Совет, но пренебрег узнать их имена. Затем руководство было за Сенатором, некоторое время мы работали вместе и очень неплохо, но затем и здесь что-то тоже испортилось. Был шанс, что он сам сбежал от меня, но в отсутствие доказательств, он все еще оставался моим клиентом. Если Ван Ваук или кто-либо еще из его шайки выхватил его из-под моего дремлющего носа, то мой долг — вернуть его, и это означало, что я должен продолжить поиск пути, считая шаги и кварталы, обратно туда, где я в последний раз видел его и Рыжеволосого.

Я был на углу. Повернул налево и ощупью продвигался к стеклянной двери с большой цифрой 13. Никакой двери не было. Возможно, я неправильно считал. Может быть, кто-нибудь пришел и запечатал ее, чтобы просто сбить меня с толку. А может быть, ее не было с самого начала.

Я прошел еще несколько футов и наткнулся на вращающуюся дверь; она повернулась и втолкнула меня в слепящий блеск сорокаваттной лампочки, свисающей на перекрученной проволоке в холле, который или достраивали или ломали.

В поле зрения ничего приятного не было, но было приятно получить обратно глаза, даже если все, что я видел перед собой, была дранка на неоштукатуренных стенах, грубый цементный пол, временные деревянные ступени, ведущие наверх.

— На этот раз, — сказал я себе, — веди игру немного спокойней. Никаких грубых ошибок с револьвером в руках, никаких открываний незнакомых дверей и просовывания в них голов, чтобы увидеть, чем по ней стукнут. Будь лисой, вот девиз.

Я поднялся. Там была площадка, покрытая стружками и кирпичной пылью. Над черной дверью из тяжелой латуни стояла цифра 13. Прижавшись к ней ухом, я сумел различить звуки голосов. Казалось, они о чем-то спорили. Это меня устраивало; у меня было настроение с кем-нибудь не согласиться. Я взялся за ручку; она повернулась, и я вступил в проход между оштукатуренной стеной с одной стороны и окнами из матового стекла с другой. Голоса раздавались из третьего окна. Я осторожно придвинулся к нему.

— …Как это, потерял его? — говорил Носатый.

— Я объясняю, что возник фактор непредсказуемости. Я принимаю помехи, — это было сказано тонким высоким голосом.

— Верните его обратно — до того, как будет нанесен непоправимый урон.

— Я не понимаю этого. Регенерация произошла вовремя…

— Понимаете? — сказал голос, который не совсем был похож на голос Сенатора. — Я говорю вам, я не могу больше испытывать шок наподобие последнего.

— Неважно, что вы можете испытывать! Вы знали, на что шли.

— В самом деле? Даже Профессор не знает, что происходит.

— Не называйте меня Профессором, Бардел!

— Джентльмены, давайте не терять из виду объект! Все остальное — второстепенно.

Возникло довольно длительное молчание. Я дышал ртом и пытался прочесть мысли через дверь. Или я не смог этого сделать, или там никого не было. Я тихо открыл дверь. Комната была пуста и выглядела так, как будто была пуста долгое время. В стенном шкафу было три погнутых крючка для пальто и немного коричневой бумаги на полке. Дверь в соседний офис была забита досками. Я проверил доски, что-то звякнуло, и стена отъехала назад, брызнул золотой свет. Я спрятал в ладони крошечный пистолет и шагнул на широкую авеню из разноцветных кирпичей.

Я, прищурясь, глянул на небо. Незнакомый желтый свет исходил от солнца. Был полдень приятного летнего дня. Не ночи. Никакого снегопада. Капля воды побежала по подбородку. Я прикоснулся тыльной стороной ладони к лицу; кожа была холодной, как замороженная рыба.

— Фальшивые деньги, фальшивый сенатор, фальшивая погода, — сказал я. — Или, может быть, и это все фальшивое? Может быть, я в большой комнате с небесно-голубым потолком и с имитацией солнца.

— Может быть, — согласился я. — Но остается вопрос — почему?

— Сенатор знает ответ, — сказал я.

— Наверняка — но заговорит ли он?

— Когда я закончу бить его фальшивой головой об этот фальшивый тротуар, он запоет, как три канарейки, — я произнес это с меньшей уверенностью, чем чувством.

— Но сначала ты должен поймать его.

— Ничего. Он не ускользнет от острого глаза Флорина — Мастера сыска — если, конечно, я не наступлю на собственный шнурок или не растеряю злость.

— Замечаешь ли ты признаки разочарования? Не устал ли еще от всех этих трюков, а, Флорин?

— Вся беда в этих трюках. Боже! Как они надоели!

— Проверь парк.

Я посмотрел на противоположную сторону широкой авеню, где был парк с мягкой, как пух, зеленой травой между высокими пушистыми деревьями. За ними неясно вырисовывались высокие загадочные здания, сверкающие белизной. Автомобиль на высоких колесах вывернул из-за угла и направился в мою сторону. Он был легким, как кабриолет без лошади, выкрашен в нежно-фиолетовый цвет, с закругленными углами и украшен сложным орнаментом из золотых линий. Сидящие в нем мужчина и женщина глядели друг на друга, в то время как кабриолет двигался сам. Они были одеты в тонкие, как паутинка, белоснежные одежды с цветными пятнами. Резиновые шины издавали мягкий шуршащий звук, проезжая по черепице.

— Я знал, что Генри запланировал большой сюрприз на тридцатой минуте, но такого я не ожидал, — сказал я и осознал, что не просто рассуждаю вслух, но и жду ответа. Что бы там ни использовал Сенатор для «ерша» в моем пиве, но побочных эффектов от этого получилось больше, чем после шести месяцев гормональных уколов, и возможно, включало галлюцинации с фиолетовыми экипажами, катящими по черепичным улицам под солнцем в два раза больше и в три раза более желтым, чем наше. Самое время было завернуть куда-нибудь и избавить мою нервную систему от этой штуки. Я направился к самой большой из всех, что были в поле зрения, группе цветущего кустарника, обогнул ее и почти столкнулся с Сенатором.

Его голова дернулась.

— Вы! — сказал он без удовольствия в голосе. — Что вы здесь делаете?

— Прошу прощения, я задремал, пока вы говорили, — сказал я. — Невежливо с моей стороны. Как поживает простреленное ребро?

— Флорин — вернитесь! Быстро! Вы не должны быть здесь! Это ошибка!

— Что это за место, Сенатор? Он попятился от меня.

— Я не могу сказать вам. Я не могу даже говорить на эту тему.

— Извиняюсь за настойчивость, — сказал я и попытался схватить его, но он отпрыгнул назад, увернулся и рванул прочь. Я начал преследование, пользуясь заимствованными у кого-то ногами и буксируя голову размером с дирижабль на конце стофутового кабеля.

Это была странная погоня по извилистой гравийной дорожке. Мы пробегали мимо фонтанов, выбрасывающих звенящие струи чернил в кристально-чистые пруды, мимо цветочных клумб, похожих на мазню флуоресцирующей краской, под голубыми тенями деревьев с гладкой полированной корой и листвой, подобной античным кружевам. Он бежал тяжело, опустив голову и работая ногами до изнеможения; я плыл за ним, наблюдая, как он уходит дальше и дальше. Затем он прыгнул через живую изгородь, зацепился и все еще катился, когда я приземлился на него. Он был крепким парнишкой, силы у него было хоть отбавляй, но он не знал, как ею пользоваться. Парочка солидных хуков в челюсть стерла блеск с его глаз. Я удобно уложил его под тем, что выглядело как можжевельник, если не считать малиновых цветов, и занялся восстановлением дыхания. Через некоторое время он заморгал и сел. Затем увидел меня и помрачнел.