Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Кукловоды

— Я? — у него был шок. — Юноша, я что, дурак с виду? Я гражданский.

— Ой. Простите, пожалуйста.

— Пустяки. Военная служба — для муравьев. Поверь мне. Я вижу, как люди уходят, как они приходят, если приходят, конечно. Я вижу, что с ними случается. И ради чего? Чисто номинальная привилегия, за которую не заплатят и центаво, и практически ни у кого не хватает мозгов ею правильно распорядиться. Если бы врачам дали власть… ладно, не будем об этом. А то ты еще возомнишь, будто мои речи попахивают изменой. Но вот что я вам скажу, юноша: если вы достаточно умны, чтобы сосчитать до десяти, то уже бежали бы домой, пока не поздно. Вот, эти бумаги передадите сержанту и запомните, что я вам сказал.

Я вернулся в ротонду. Карл уже там стоял. Флотский сержант сумрачно ознакомился с моими бумагами и столь же мрачно изрек:

— Здоровы оба до отвращения. Только ветер в голове. Минуту, сейчас только свидетелей позову.

Он нажал на кнопку, явились две женщины-клерка, одна — старая боевая кляча, вторая симпатичная.

Сержант указал на наши бумаги и официальным тоном произнес:

— Я предлагаю и требую, чтобы вы, каждая в отдельности, изучили эти документы, определили, чем они являются, и, каждая в отдельности, сообщили, какое отношение каждый из этих документов имеет к двум находящимся здесь мужчинам.

Женщины восприняли все как нудную рутину, чем оно, собственно, и являлось, по-моему. Тем не менее бумаги они разве что не обнюхали, потом взяли у нас отпечатки пальцев — вторично! — и симпатичная вставила в глаз ювелирную лупу и сравнила отпечатки. То же самое она сделала с подписями. Я начал сомневаться, что я — это я.

Флотский сержант добавил:

— Нашли ли вы подтверждение, что эти люди не способны принять присягу? Если да, то какие?

— Мы находим, — сказала старшая, — что медицинское заключение составлено компетентной полномочной медкомиссией. Психиатр считает, что каждый из этих мужчин способен принять присягу, ни один не находится в состоянии алкогольного опьянения, под воздействием наркотических или других препаратов или гипноза.

— Отлично, — сержант повернулся к нам. — Повторяйте за мной. Я, будучи совершеннолетним, по собственной воле…

— Я, — подхватили мы, — будучи совершеннолетним, по собственной воле…

— …без принуждения физического, словесного либо любого другого характера, будучи в установленной форме извещен и предупрежден о сути и значении данной присяги… вступаю в ряды вооруженных сил Земной Федерации на срок не менее двух лет либо любой другой по требованию службы…

Тут я слегка запнулся. Я всегда считал, что срок больше двух лет не бывает. Нам так обычно говорили. А что, если мы подписались на всю оставшуюся жизнь?

— … клянусь соблюдать и защищать Конституцию Федерации от всех ее земных и неземных врагов; укреплять и защищать конституционные права и свободы всех граждан и других лиц, в законном порядке проживающих на территории Федерации и ассоциированных государств; выполнять возложенные на меня законом и определенные его законными представителями обязанности на Земле и вне ее… беспрекословно подчиняться всем законным приказам главнокомандующего вооруженных сил Земли, старших офицеров и приравненных к ним лиц… а также требовать такого подчинения от всех военнослужащих, других лиц, а также негуманоидов, определенных в законном порядке под мое командование… и, по окончании срока будучи уволенным с почетом в отставку либо будучи по окончании означенного срока зачислен в запас, выполнять все предписания и обязанности и пользоваться всеми без исключения правами гражданина Федерации, включая права, обязанности и привилегии, связанные с пожизненным правом избирать и быть избранным на государственные должности, пока право это не будет отнято у меня смертью либо по окончательному, не подлежащему обжалованию решению суда равных мне.

Ф-фу! На занятиях по истории и философии морали мистер Дюбуа анализировал с нами текст присяги, фразу за фразой, но, пока она не прокатится по тебе одним махом, словно тяжелый и неотвратимый Джаггернаут, не понимаешь ее истинного веса.

По крайней мере, она заставила меня осознать, что я больше не штатский с пустотой в голове и выпущенной из-под ремня рубахой. Я еще не знал, кем я стал, но знал, кем больше не являюсь.

— И да поможет мне Бог! — закончили мы хором.

Карл при этом перекрестился, как и женщина-клерк, что была посимпатичнее.

После этого мы все пятеро еще расписались и оставили отпечатки пальцев, сделали цветные фото меня и Карла в профиль и анфас и подшили их в наши досье. Наконец флотский сержант поднял голову.

— Самое время перекусить, парни.

Я сглотнул комок в горле.

— Э-э… сержант.

— М- Да? Говори.

— А можно отсюда с родителями связаться? Сказать, что я… Рассказать, как все получилось?

— Да мы с тобой лучше сделаем.

— Сэр?

— Вам предоставляется увольнительная на сорок восемь часов, — сержант холодно усмехнулся. — Знаете, что вам будет, если не вернетесь?

— Э-э… трибунал?

— Да ни черта. Ничего не будет. Сделают в бумагах отметку: «срок удовлетворительно не окончен», и никакого второго шанса его выслужить на веки вечные. Вам дают поостыть. Мы так отсеиваем сосунков-переростков, которым не больно-то и хотелось на самом деле и которым не следовало даже заикаться о присяге. Правительство экономит деньги, а детишкам с предками — никакого расстройства. Соседи даже не догадаются. Можно даже родителям не говорить, — он оттолкнул кресло от стола, — Ну, увидимся послезавтра. Если вообще увидимся. Забирайте свое хозяйство.

Увольнительная вышла отвратительная. Отец разбушевался, затем вовсе перестал со мной разговаривать. Мама слегла. Когда я часом раньше, чем надо было, ушел, никто даже не заметил, кроме повара, приготовившего завтрак, и прислуги.

Я встал перед деревянной конторкой, за которой уже сидел сержант, подумал, что, наверное, надо бы отдать честь, а потом подумал, что не знаю как. Сержант поднял голову.

— Надо же. Вот твои бумаги. Неси их в двести первую комнату, там тебя начнут обрабатывать. Постучи и входи.

Через два дня я уже знал, что пилотом мне не бывать. Заключения комиссии были такими: «пространственное воображение — посредственное, способности к математике — посредственные, математическая подготовка — слабая, время реакции — норма, зрение хорошее». Я обрадовался, когда они приписали два последних вывода, а то уже чувствовал, что сосчитать собственные пальцы — выше моих возможностей.

Кадровик выдал мне бланк для моих пожеланий, и еще четыре дня меня подвергали самым бессмысленным тестам, о которых мне приходилось слышать. Кто ж его знает, что хотели определить, когда стенографистка вдруг подскочила в кресле да как завизжит: «Змея!!!» Не было там никакой змеи, а был дурацкий и совершенно безвредный кусок резинового шланга.