Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Достаточно времени для любви

Ну, а привыкнув к этому, он становится способным и к надувательству.

К счастью, такие недолго остаются на своем месте — за исключением времен падения и распада культуры.

— Приходится верить на слово, Лазарус, — сказал я. — Большую часть своей жизни я провел на Секундусе, а потому имею лишь теоретические представления о политике. Такие вы завели здесь порядки.

Старейший взглянул на меня с холодным презрением.

— Я этого не делал.

— Но…

— Умолкни. Ты сам политикан, — из деловых, надеюсь, — но депортация диссидентов вселяет в мою душу кое-какие сомнения. Минерва! В записную книжку, дорогуша. Отдавая Се-кундус Фонду, я стремился установить здесь простое и дешевое правление — а именно конституционную тиранию. Это когда правительству в основном все запрещено, а благословенный народ благодаря собственной бесхребетности вовсе не имеет права голоса.

Но я не слишком рассчитывал на это, Айра. Человек — животное политическое. Отвадить его от политики все равно что от копуляции: пробуй не пробуй, все равно не удастся. Но тогда я был еще молод и полон оптимизма. Я надеялся увести политику в личные сферы — подальше от правительства. Я думал, что подобное устройство может устоять не более века; могу только удивляться, что оно продержалось так долго. Это нехорошо. Планета перезрела — она беременна революцией, и, если Минерва не подыщет мне лучшего занятия, — берусь перекрасить волосы, наклеить нос бульбочкой и затеять здесь смуту. Я тебя предупредил, Айра.

Я пожал плечами.

— Не забывайте — я-то собираюсь эмигрировать.

— Ах, да. Впрочем, шанс подавить революцию может заставить тебя передумать. А может быть, ты захочешь пойти ко мне в начальники штаба… чтобы низложить, когда стрельба утихнет, и гильотинировать. Вот это действительно будет кое-что новенькое, мне еще не приходилось терять голову от политики. Тут и птичке конец, верно? Мой меч, твоя голова с плеч — вот и вся речь. Занавес, вызывать на бис некого.

Но революция — это все-таки еще и развлечение. Я не рассказывал тебе, как заработал на обучение в колледже? Работал с автоматом Гэтлинга автомат Гэтлинга (Ричард Дж. Гэтлинг, 1818–1903) устарел уже ко времени рождения Лазаруса Лонга; но предположение, что старинное оружие могло найти применение в какой-нибудь провинциальной смуте, правдоподобно (Дж. Ф. 45-й) — за пять долларов в день и долю в добыче. Так и не выслужился выше капрала: накопил деньжат на новый семестр — и деру. Кстати, служа наемником, я никогда не стремился стать мертвым героем. Но приключения, смена обстановки — такие вещи привлекают молодежь, а я был тогда даже юн. Но когда взрослеешь, вечная грязь, нерегулярное питание и свист пуль у виска теряют привлекательность, и в следующий раз, когда мне пришлось пойти на военную службу — не совсем по собственной воле, — я пошел на флот. В тот раз это был морской флот, а уж потом я столько раз служил в космическом… под разными именами.

Я торговал всем — кроме рабов, — читал мысли, есть такая профессия среди странствующих комедиантов, был даже королем — на мой взгляд, достоинства этой работы переоценивают — скука, слишком уж долго тянется время; подвизался в качестве модельера под вымышленным французским именем… с акцентом и длинными волосами. Длинных волос я почти не носил, Айра, и не только потому, что мыть их — такая возня, просто противнику в драке есть за что ухватиться, да в критический момент на глаза лезут, а то и другое — опасная вещь. Но и под ноль стричься не люблю — густая шевелюра, не такая, чтобы волосы на глаза свешивались, может защитить голову человека от ран.

Лазарус умолк и задумался.

— Не знаю, Айра, смогу ли я перечислить все, что делал, чтобы прокормить своих жен и детей, даже если сумею вспомнить. Одним делом дольше полувека я не занимался — и то в чрезвычайных условиях, ну а самых коротких работ хватало от завтрака до обеда — тоже в особых условиях. В любом месте найдутся свои созидатели, получатели и халтурщики. Предпочитаю числиться по первой категории, но признаюсь, не избегал и последних двух. Когда мне случалось бывать человеком семейным — а значит, как правило, — я не позволял никаким правилам мешать мне приносить в дом пищу. Я не крал у других детей, чтобы накормить собственных, — есть же и не столь пакостные способы сплутовать, чтобы добыть валюту, если ты не чистоплюй, а перед лицом семейного долга я не позволял себе быть им.

Можно продавать все, что не имеет само по себе цены — побасенки, песни, — я перепробовал, наверно, все сценические специальности… в том числе сидел на рыночной площади в столице Фатимы с медной чашкой, плел истории и дожидался звона монеты. Мне пришлось заниматься этим потому, что корабль мой конфисковали, а иностранцам не разрешали работать без специального разрешения — последовательный вывод из теории, рекомендующей сохранять рабочие места для местных жителей. Дело было во время депрессии. А рассказчики — без оклада — ни в какие перечни работников не входили. Нищенством это не было — а чтобы заниматься сим почтенным делом, тоже требовалась лицензия, — и полиция оставляла меня в покое, если я ежедневно жертвовал в их благотворительный фонд.

Приходилось хитрить — или красть, а это сложное дело, если не знаешь местных обычаев. Но я бы пошел и на это, не будь у меня тогда жены и троих малых детей. Они-то меня и сдерживали, Айра. Женатый человек не может позволить себе такого риска, как холостяк.

И вот я сидел, протирал копчиком дырки в мостовой и рассказывал все, что помнил, начиная от сказок братьев Гримм и кончая пьесами Шекспира, и не позволял жене тратить деньги на что-нибудь, кроме еды. Наконец мы скопили денег, чтобы купить это самое разрешение со всеми необходимыми чаевыми. А потом, Айра, я их «сделал».

— Как, Лазарус?

— Медленно, но верно. Три месяца, проведенные на рыночной площади, позволили мне понять, кто есть кто и где обитают в этих краях священные коровы. Я застрял там надолго — выхода не было. Но сперва принял местную религию — а с ней и более приемлемое имя — и выучил Кур’ан. Не совсем тот Коран, который я знал несколько столетий, но овчинка стоила выделки.

Не буду рассказывать, как мне удалось попасть в гильдию жестянщиков: меня взяли чинить телеприемники — тогда из заработка пришлось отдавать свою долю в гильдию. Вместе с личным взносом Великому мастеру гильдии это оказалось не так уж много. Общество там было отсталое, местные обычаи прогресса не поощряли, они даже опустились ниже того уровня, который принесли с Земли пятьсот лет назад. А это, сэр, сделало меня чародеем, и я бы заслужил виселицу, если бы старательным и чистосердечным образом не изображал себя правоверным. И, достигнув нужного уровня, я стал торговать свежей электроникой и допотопной астрологией, используя знания, которых у них не было, и свободный полет фантазии.