Виктор Гончаров - Межпланетный путешественник

Держась близко к оболочке, пролетел надо всем освещенным полушарием.

Все застроено… Земля — гигантский город, нигде не прерываемый ни естественными, ни искусственными границами. Вперемежку с черными пятнами-квадратами и кругами, эллипсисами и другими очертаниями строений — пестрели, сохраняя тоже определенную правильность, зеленые пятна.

В воздухе никакого движения: ни птиц, ни воздушных кораблей, ни аэропланов… И вообще, нигде никакого движения: ничто не обнаруживало жизни…

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!?..

Все-таки, пробраться туда следует…

Конечно, это — Земля, отмеченная везом Айрани под № 4, но неужели жизнь на ней кончена?

Взор невольно задержался на черной махине вблизи полюса, от которого начинался межпланетный, наглухо облицованный металлом, мост. Пришлось еще раз поразиться: громадный рупор, затканный как бы серебряной паутиной, возвышался в этом месте, смотрел роковым отверстием в мировой эфир. Основание рупора уходило под оболочку и кончалось в крутом колене моста.

— Не орудие ли это убийства? — растерялся в первое мгновение комсомолец, вспоминая аналогичные гигантские аппараты на Луне.

Долго раздумывать однако по этому поводу не пришлось…

Рядом с рупором откинулся вверх на петлях квадратный кусок оболочки, таща за собой стеклянную камеру. В камере вдруг исчезла одна сторона, образовав широкую дверь, как бы приглашая ошеломленного путешественника войти внутрь.

Не сразу отозвался Андрей на это приглашение. Впрочем скоро решил, что "волков бояться, в лес не ходить", и, сняв со стены спасительную лунную палочку, влетел в стеклянную камеру. Дверка за ним тотчас же захлопнулась.

— Это не страшно, — молвил добровольный пленник: темница не казалась особенно крепкой. Но когда она вместе с машиной стала опускаться, он несколько забеспокоился.

… Сильный толчок. Внезапная тьма. Резкое стремление вперед. И свет опять ударил в глаза…

С приятностью отметил, что камера куда-то исчезла. Машина покоилась посреди высокого зала с широкими трапециевидными окнами. Причудливо изогнутые неправильные ромбы, октаэдры, тетраэдры и капризно-смелые изломы — переходы одних фигур в другие — барельефами выделялись со стен. Между выпуклостями барельефов прятались головы фантастических животных, в оскалах пастей державшие хрустальные граненые шары.

Вышел, дивясь на обстановку. С удовольствием размял онемевшие члены. Хотел зевнуть… и с открытым ртом застыл на месте… Как из-под земли нырнуло пять человеческих фигур и окружило его…

— Настоящие люди! — восхитился комсомолец. Но "люди" держали в руках направленные на него револьверы с широкими стволами-раструбами.

— Бросьте, ребятки!.. — дружелюбно крикнул им и в порыве искреннего удовольствия хотел обнять самого ближнего. Тот отпрыгнул, сурово погрозив револьвером:

— Олля чужян!..

— Ни чорта не понимаю! — последовал веселый ответ.

Все пятеро о чем-то залопотали, с опаской переглядываясь и возбуждаясь с каждым моментом все больше и больше. Их, видимо, смущала палочка.

— Да, бросьте ерундить, товарищи! — заткнул свое оружие за пояс.

— Товарисчи… товарисчи… — лица прояснились, а один незнакомец, опустив револьвер, с обаятельной улыбкой приблизился к Андрею.

Тот не замедлил отметить происшедшую перемену:

— Вам больше идет улыбаться, чем хмуриться! И видя, что слово "товарищ" им понятно и даже приятно, добавил:

— Я — коммунист… большевик…

— Больчевик!? — подошедший еще радостней заулыбался, многозначительно и с торжеством поглядывая на остальных. Те тоже приблизились, доверчиво и нежно щебеча:

— Больчевик… Больчевик…

Потом отрекомендовались в свою очередь, для ясности тыча себе в грудь:

— Сосиаль… сосиаль…

Андрей воспрянул духом:

— Ну, а я-то кто? Тоже — сосиаль. Только по-нашему это будет — социалист.

Будто свету прибавилось в обширной зале, когда все пятеро незнакомцев окружили Андрея плотным кольцом, расплываясь в самых благожелательных улыбках. Комсомолец бурно и горячо принялся обнимать каждого, сопровождал это приветствием или шуткой. В ответ сыпалось, очевидно, то же. Но уже вряд ли кто понимал что-либо из взаимных приветствий. И через минуту новое замешательство нарушило интересную беседу: не хватило общих слов, а при помощи одних только жестов да улыбок трудно стало поддерживать общение. Тогда один из "сосиалей", посоветовавшись с остальными, знаками пригласил гостя следовать за собой.

— Вот машину только запру, — согласился тот, снимая с шеи ключ. На эту выходку "сосиали" укоризненно покачали головой. Андрей смутился и в оправдание произнес:

— А вдруг вы машину поломаете! Как я тогда на свою Землю вернусь? — И запер все-таки дверь, хотя и заалелся в смущении.

"Сосиали" молчали неодобрительно.

— Ну пойдемте, что-ли… нарушил неприятное молчание Андрей. — Показывайте свою республику…

Последнее слово "сосиаль" понял, снова засмеялся, но не согласился:

— Коммюнэ!.. — указал он через окно на расстилавшийся внизу город.

— Коммуна-то коммуной, да вот зачем вы с револьверами ходите? — подумал Андрей, следуя за провожатым по анфиладам странно декорированных комнат. — Раз у вас еще принято стрелять друг в друга, так почему же я не могу запереть машину? Первый-то поступок куда хуже второго… Не будь у вас оружия, встреть вы меня иначе, не позволил бы и я себе ничего некрасивого… Так то, дружок!.. "Сосиаль" смотрел во все глаза на бормотавшего гостя и смеялся…

… Остановились перед зеркальной дверью. "Сосиаль" открыл ее. Небольшая с низким потолком комнатка, обитая красным плюшем и освещаемая из невидимого источника света.

— Лифт? — догадался Андрей.

— Лифти, лифти!.. радостно закивал провожатый.

Через секунду они неслись — бесшумно и плавно, без толчков, но с большой скоростью — то вниз, то по горизонталям, то кругообразно. Не перестававший улыбаться "сосиаль" управлял движением при помощи десятка разноцветных кнопок в стене.

Не успел Андрей вслед за провожатым выйти из лифта, как услыхал приятный, немного иронический голос, произносящий слова слишком отчетливо и раздельно:

— Добро пожаловать, товарищ русский!..

Помещение представляло собой, по всей вероятности, научный кабинет: шкапы, полки, книги (последние в виде граммофонных пластинок, как на Луне!); глобусы и измерительные аппараты, а в углу против окна небольшая подзорная труба. У стола, полуобернувшись к лифту, стоял человек почтенных лет в черной широчайшей тунике, с длинными седыми волосами, но без признаков растительности на лице. Он, как и предыдущие "сосиали", отличался необыкновенно правильными и приятными чертами лица: только несколько холодная, ироническая усмешка портила общее впечатление.