Чери Прист - Дредноут

Каждый, в конечном счете, бился за свой дом. Или по крайней мере, так виделось ей. Если кто-то где-то еще сражается за права штатов, или отмену рабства, или еще что-нибудь этакое, почему об этом больше не слышно? Первые пять-шесть лет про это еще говорили.

Но после двадцати?

Мерси была еще малышкой, когда прогремели первые выстрелы у форта Самтер [5] 12–13 апреля 1861 г. в реальности — блокада, бомбардировка и взятие форта Самтер около города Чарльстон, штат Южная Каролина. Это событие послужило формальным предлогом для начала Гражданской войны в США. и началась война. И сколько она себя помнит, мир вокруг представлял собой неимоверных размеров обмен обидами, скорее личными, чем политическими. Но возможно, она просто слишком пристально наблюдала за всем этим последние четырнадцать месяцев, работая в Робертсоновском госпитале, где они иногда лечили и одного-двух янки, если те оказались не в том месте в неудачное время, особенно живя на границе. И не исключено, что такой янки был родственником, кузеном или вроде того кому-то, лежащему на соседней койке.

Вполне вероятно также, что он еще и не родился, когда разразилась война, и тяготы были ему предначертаны изначально, как и другим таким же парням, стонущим, истекающим кровью, плачущим, скулящим на своих койках, прося поесть или удобнее устроить их. Умоляющим вернуть им конечности. Сулящим Богу собственные жизни и жизни своих детей за возможность снова ходить — или никогда не возвращаться на передовую.

Все молили об одном и том же, вне зависимости от цвета формы.

Так что, возможно, это и не имело бы значения, если бы кто-нибудь услышал, что Винита Мэй Свакхаммер из Уотерфорда, штат Вирджиния, вышла замуж за Филиппа Варнаву Линча из Лексингтона, штат Кентукки, тем летом, когда ей исполнилось двадцать. И сделали они это, зная, что родились по разные стороны плохо очерченной границы и что однажды это им еще аукнется.

И аукнулось.

А теперь его отделила от нее другая граница, шире и страшнее. Когда-нибудь она нагонит его; это так же непререкаемо, как ампутация или нехватка медикаментов. Но пока ей суждено лишь всем рвущимся сердцем тосковать по нему и попытаться посвятить скорби и второй перерыв в смене — если получится отпроситься.

Не получилось.

Пришлось тосковать и оплакивать мужа на ходу, потому что, едва она отказалась от принесенной ей Полом Форксом пищи, которую тот тут же убрал, в палату на первом этаже доставили новую партию раненых.

Она слышала, как они прибыли: людей привезли тесные, маленькие и темные кареты «скорой помощи», те, что немногим лучше ящиков — или гробов. Выздоравливающие мужчины и помощники врачей осторожно выгружали новичков, одного за другим, слой за слоем, вывозя носилки на свет, и те, у кого еще остались для этого силы, моргали и щурились от солнца. Из крохотного окна своей каморки Мерси видела, как из карет появляется все больше и больше раненых — просто немыслимое количество; отупевшая от горя, она мимоходом подумала о том, что их, должно быть, складывали, как доски, штабелем, — столько народу умещалось в каждой повозке.

Двое… нет, трое солдат появились в бинтах с головы до пят, но в дальнейшей помощи они больше не нуждались. Они умерли в дороге. Так случается каждый раз, особенно по пути в Робертсоновский госпиталь. Капитан Салли обладает репутацией врача, исцеляющего самые ужасные раны, так что часто самых тяжелораненых отправляют именно к ней.

Сегодня транспортировку не перенесли только трое.

Что ж, неплохо, выживших и так в избытке; и, может, где-то еще стоит карета, которую Мерси не видит.

Хотя ей и разрешили уединиться у себя наверху, но две медсестры слегли с пневмонией, а третья собрала пожитки и, не сказав никому ни слова, сбежала ночью домой, выйдя как будто бы по нужде. Одного из докторов командировали на передовую военно-полевым хирургом, и Мерси ни капельки ему не завидовала. Так что госпиталь, в котором никогда не хватало коек, зато хаоса было более чем достаточно и в лучшие времена, сейчас отчаянно нуждался в рабочих руках.

В изножье постели Мерси стояли два чемоданчика. Оба упакованные. Она буквально жила на них с той поры, как приехала. Ящики около коек отсутствовали, не имелось в комнатках и шкафов, так что приходилось обходиться тем, что есть, держать имущество на полу или под кроватью, если та не слишком продавлена.

У Мерси не провисала.

Она расстегнула пряжку левого чемодана и сунула медальон во внутренний кармашек, где он всегда хранился. Потом снова закрыла чемодан и выпрямилась, чтобы надеть передник, заколов его булавкой на привычном месте между ключицами. Кусок отполированной жестянки вновь послужил мутным зеркалом. Чепец сбился. Она поправила его и приколола к волосам шпилькой, чтобы держался, вслушиваясь, как нарастает какофония на нижних этажах.

Да, она тянула время.

В эти первые лихорадочные минуты она только путалась бы у других под ногами. А вот когда всех раненых занесут внутрь, и возницы карет закончат наспех оформлять бумаги, и изувеченные солдаты улягутся окровавленными рядами, тогда она сможет быть более полезной.

Она знала, какого сигнала ждать среди этого бедлама: ее время придет, когда всех впихнут в старый судейский дом и врачи и выздоравливающие примутся раздавать лающими голосами короткие приказы направо и налево. Вот когда эти отрывистые ноты зазвучат у нее на чердаке, она покинет каморку и спустится в круговерть чудовищного карнавала.

Она нырнет в самую гущу, в море немытых лиц, почерневших от синяков и пороха, поплывет вдоль ограждений, отделяющих от остальных четверых новых тифозных, двоих с воспалением легких и еще двоих с дизентерией — тех, кому скоро потребуется внимание, но которые могут и подождать немного.

Были тут и два «хрипуна» — так в больнице прозвали наркоманов, волшебным образом доживших на фронте до отправки в госпиталь. Смыслом их жизни была желтоватая дрянь, воняющая серой и гнилью; она разъедала их мозг до тех пор, пока они не утрачивали все человеческие способности и могли лишь тупо таращиться, тихо похрипывать и ковырять язвы, образовавшиеся вокруг ртов и носов. «Хрипуны» тоже могли подождать. Они никуда не денутся, а их состояние, виной которому они сами, ставит их в самый конец очереди.

Возле пациентов, нуждавшихся в срочной помощи, толпились, спина к спине, зад к заду, доктора. Медсестры, шаркая, сновали по узким проходам между койками так быстро, словно по торной дороге. Мерси на секунду остановилась здесь, чтобы окинуть взглядом увечных патриотов, лежащих там, где их оставили медики: либо на полу на носилках, либо возле коек старых пациентов, еще не освободивших места.