Роберт Сойер - Вычисление Бога

При последних словах Холлус — или его изображение — замер на несколько секунд, словно настоящий Холлус в этот момент был занят чем-то другим.

— Вот, — сказал он. — Сейчас мой корабль возвращается на орбиту, со мной на борту.

Несколько человек торопливо выбежали наружу через стеклянные двери вестибюля, судя по всему, чтобы поймать взглядом улетающий космический корабль.

— Нет никакого способа заставить меня подчиниться, и у вас нет никакого способа физически мне навредить. Не хочу показаться грубым, но контакт между человечеством и моим народом пройдёт на наших условиях, а не на ваших.

Многогранник в моих руках коротко пискнул два раза в различных тональностях. Проекция Холлуса с секунду поколыхалась в воздухе, а затем исчезла.

— Разумеется, вам придётся передать это устройство нам, — сказал белый агент.

Я почувствовал, как по жилам побежал адреналин.

— Простите, — сказал я, — но вы видели, что Холлус дал его лично мне. Не думаю, что у вас есть право его отобрать.

— Но это инопланетный артефакт, — сказал чёрный агент КСБР.

— И? — сказал я.

— Я хочу сказать, он должен находиться в распоряжении официальных лиц.

— Я тоже работаю на правительство, — вызывающе сказал я.

— Имею в виду, он должен находиться в распоряжении сотрудников безопасности .

— Это ещё почему?

— Э-э-э... да потому !

Я никогда не считаю «потому» за аргумент даже в разговоре с шестилетним сыном; не собирался принимать его за аргумент и сейчас.

— Я не могу его отдать — вы сами слышали, что сказал Холлус о возможности взрыва. Думаю, он совершенно ясно выразился о том, что будет дальше — и у вас, джентльмены, в этом не будет никакой роли. А посему... — сказал я, посмотрев в глаза белому агенту — тому, с французским акцентом, — позвольте сказать вам «адью»!

Это началось восемь месяцев назад, с кашля.

Я его проигнорировал. Словно последний идиот, я проигнорировал то, что было под самым носом.

Я учёный и должен был вести себя умнее.

Но я сказал себе, что это лишь результат работы в пыльной атмосфере. Для отделения камня от ископаемых останков мы используем зубные свёрла. Конечно, при этом мы надеваем маски — в большинстве случаев (не забывая надевать также и защитные очки — в большинстве случаев). И всё же, несмотря на систему принудительной вентиляции, в нашем воздухе подчас висит немалое количество тонкой каменной пыли; она слоями скапливается на книгах и бумагах, на простаивающем оборудовании.

Кроме того, в удушающей жаре прошлого августа я увидел в воздухе Торонто дымку — инверсионный слой. По новостям прошли предупреждения о повышенном уровне загрязнения. Я подумал, что кашель может прекратиться, если мы выберемся за город. Мы уехали в наш коттедж — и на какое-то время кашель, казалось, прекратился.

Но затем мы вернулись на юг, и кашель появился снова. Тем не менее я практически не обращал на него внимания.

До тех пор, пока не увидел кровь.

Самую малость.

Когда я просмаркивался в зимнее время, в соплях зачастую была кровь. Она объясняется сухостью воздуха. Но сейчас-то была не зима — в Торонто стояло душное лето. И сейчас из меня исходили не сопли: я извергал мокроту, вырвавшуюся глубоко из груди, снятую с нёба кончиком языка и переносимую на платок, чтобы от неё избавиться.

Мокрота со сгустками крови.

Я отметил про себя этот факт, но в следующие две недели ничего подобного не повторялось. Поэтому я просто выбросил всё из головы и больше не вспоминал.

До тех пор, пока кровь не появилась снова, в конце сентября.

Удели самочувствию больше внимания, я бы заметил, что кашель становится хроническим. Я глава палеонтологического отделения; думаю, мне следовало бы хоть что-нибудь предпринять. Нужно было пожаловаться техническому отделу на сухость воздуха, на висящую в воздухе минеральную пыль.

Во второй раз в мокроте крови было много. А на следующий день — ещё больше.

На третий день — ещё больше.

Так что в конце концов мне пришлось выбрать время для визита к доктору Ногучи.

Симулякр Холлуса оставил нас в 16:00, примерно. Обычно я работаю до 17 часов, поэтому я вернулся в свой кабинет — ввалился в него, если сказать точнее, — и несколько минут просидел, ничего не делая, совершенно потрясённый. Телефон надрывался, поэтому я его отключил; похоже, все мировые средства массовой информации вознамерились поговорить со мной — с человеком, беседовавшим с пришельцем наедине. Я попросил Дану, секретаря отдела, переводить все звонки на кабинет доктора Дорати: общение с прессой — стихия Кристины. Затем я включил компьютер и принялся набирать строчку за строчкой. Я сообразил, что обо всём, что сегодня услышал, увидел и узнал, я обязан составить как можно более подробные записи. Как заведённый, я безостановочно строчил в течение часа, после чего покинул здание КМО через служебный выход.

Снаружи музея собралась толпа — по счастью, у главного выхода, за полквартала от служебного. Я немного порыскал глазами в поисках каких-либо признаков того, что сегодня здесь приземлялся космический корабль, и не увидел ничего. Затем я торопливо спустился по бетонным ступеням на станцию метро «Музей», стены которой были выложены светлой ядовито-жёлтой плиткой.

В час пик большинство пассажиров ехало к северу, в пригороды. Как всегда, я сел на поезд, идущий на юг. Он проходит по Университетской авеню, совершает поворот на станции «Юнион», затем уходит к северу по ветке «Йонж» до станции «Норс-Йорк Сентер». Едва ли путь можно назвать прямым, но на этом маршруте я наверняка могу сесть. Конечно, состояние моего здоровья было очевидным, поэтому люди часто уступали мне место. Но, в отличие от Бланш Дюбуа, я предпочитал не зависеть от доброты незнакомцев. Как всегда, в моём чемодане находился Zip-диск с файлами для работы и некоторые статьи, которые я собирался прочесть. Но я понял, что никак не могу сконцентрироваться.

В Торонто прибыл инопланетянин. Настоящий инопланетянин.

И это было просто невероятно.

В течение всей сорокапятиминутной поездки я снова и снова вспоминал его визит. И, рассматривая мириады лиц — всех цветов кожи, всех рас, всех возрастов — мозаика, из которой состоит Торонто, — я думал о том, какое воздействие окажут сегодняшние события на ход истории человечества. Я задавался вопросом, кто из нас, Рагубир или я, попадёт в энциклопедии; пришелец явился, чтобы встретиться со мной — или, по крайней мере, с кем-то на моей должности, — но первый диалог состоялся у него с Рагубиром Синхом. Ранее, в музее, я улучил момент, чтобы просмотреть видео, отснятое камерой наблюдения.

Поезд изверг из себя множество пассажиров на станции «Юнион», затем — ещё больше — на «Блор». К тому времени, как он добрался до «Норс-Йорк Сентер», предпоследней на этой ветке, свободных сидений с лихвой хватало для всех, кто хотел сесть. Впрочем, как всегда, некоторые пассажиры, проехавшие б о льшую часть пути стоя, теперь считали ниже своего достоинства сесть — словно те из нас, которые всё же предпочли припарковать задницы, были слабаками.