Евгений Квардаков - Тиадар

Когда прибыл первый корабль с родственниками остающихся на Тиадаре людей, стали выясняться подробности того, что происходило на Терре в эти дни. Сенат лихорадило. Адепты Ордена голосили со всех трибун что-то невразумительное, однако все остужалось простым фактом, что в случае агрессивного поведения по эту сторону Ворот, инопланетяне захватившие власть на Тиадаре готовы были уничтожить приемные ворота. Тиадар считали оккупированной колонией и разрабатывали планы ответного удара. Едва были составлены списки отбывающих на Тиадар, начались проверки, попытки вербовать агентов Ордена и опись имущества, чтобы «изменники» не могли вернуться назад. Людей выгоняли на улицы, сгоняли в космопорты и под усиленной охраной сажали в корабли. Изымалось все, вплоть до личных вещей. Первым рейсом прилетела и Рита Тошимо с дочерью. Она рассказала, как вечером в дом ворвались солдаты спец-группы Ордена Геллиона, выволокли их на улицу, погрузили в броневик и отвезли к улетавшему кораблю. Она хотела забрать с собой ордена мужа, но коробку вырвали у нее из рук и кинули в груду других изъятых вещей. Генерал Итори Тошимо был заочно разжалован в рядовые и приговорен к пожизненному заключению за сдачу колонии инопланетному агрессору.

Тошимо выслушал эту историю хмурясь, но спокойно и терпеливо. Он обнял жену, поцеловал дочь и произнес всего одну фразу.

— Они не понимают этого. Я тоже долго думал, что солдатская честь и доблесть в умении отнять жизнь. Нет. Она в умении ее сохранить.

По эту сторону Ворот прием был не менее прохладный, чем проводы. Шитвани и сотрудники службы безопасности сверяли все документы, и не выпускали людей из здания космопорта до прибытия родственников, которые были готовы подтвердить, что прилетевший человек именно тот, за кого себя выдает. Впрочем, как казалось, подобные меры на Тиадаре встречались с пониманием, в отличии от того, что происходило в центральных секторах.

А вот о Рэнде Блэкли больше никто ничего не слышал.

Большинство склонялось к мысли, что он умер вскоре после Грейт, однако его тела нигде не было найдено. Сторонники этой версии объясняли это тем, что друзей у него особо не было, многие шитвани его не знали, и единственный из них, хорошо знавший Рэнда, Вик, похоронил его по каким-то свойственным шитвани обычаям где-то в лесах Внутреннего Мира.

Впрочем, ходили слухи, что он ушел вниз, чтобы провести отпущенные ему судьбой дни в свете искусственного подземного солнца, освещающего тот фантастический мир, в который он так стремился попасть. Правда это или нет, вряд ли кто скажет, а шитвани обычно не отвечают на подобные вопросы.

Однако добрая, разговорчивая и дородная булочница Хлои, открывшая лавку недалеко от центра Либертауна рассказывает, что Рэнд живет неподалеку от города, в уединении. Он отшельничает в небольшой, заросшей пещерными деревьями пещерке и совсем не один. К нему вернулась старая подружка, которая одно время жила с ним в Аббервиле, и уж это Хлои может сказать точно, так как она была постоянным ее клиентом, а своих постоянных клиентов булочница не забывала.

Некогда шумный и многолюдный комплекс биофабрик возле Аббервила закрывался. По длинным и темным коридорам ходили одинокие рабочие и опечатывали двери, подготавливая здание к консервации. Не то чтобы эти фабрики оказались не нужными новому правительству, просто та их часть где происходило рождение новых особей биодронов, по мнению Себастьяна Шаффи могла вызвать очень неприятные воспоминания у довольно значительной части населения Тиадара.

Но сейчас он хотел вспомнить все, что было с ним с самого начала.

Най перешагнул через порог зала Пятой Приемной Линии. Поток сначала смутных, но потом все более ясных воспоминаний заставил его замереть, рассматривая серые стальные стены и покрытые пылью столы.

Здесь он появился на свет.

Он помнил противный и сиплый женский голос, сообщавший его сертификационный номер. Тогда у него еще не было имени. Тогда его называли «изделием».

Най провел рукой по холодному стеклу инкубационной камеры, зависшей в нескольких сантиметрах от пола. Она была пуста и в нее свешивались резиновые шланги и трубки. Сверху камера крепилась к рельсам, уходившим за плотно закрытые двери. Рабочий, собиравшийся опечатывать зал остановился в нерешительности, и переминался с ноги на ногу, не зная, что ему говорить и делать.

Справа находился устрашающий аппарат, со множеством манипуляторов и датчиков. Здесь производилось внедрение имплантов и Най с отвращением отодвинул подальше механическое щупальце с длинным и очень тонким сверлом на конце.

— Простите… — немного осмелел рабочий. — Мне надо опечатывать…

— Я ненадолго, — отозвался Най настолько тихо, что слышал себя лишь он сам.

— Это… ну я подойду минут через пять… — сообщил рабочий и направился к следующему залу.

А вон в той кабинке наверное сидел оператор конвейера… Най посмотрел наверх, на заклеенное черным полиэтиленом стекло выступающей из стены кабины. Там стояли машины проверяющие генетические совпадения, отклонения, настройки хромосом, вбивавшие в изделия новые сертификационные номера. По сути, многим и очень многим имена давались именно там.

Най не стал подниматься наверх. Ему хватало и того, что он уже увидел. Он уже никогда не вернется сюда, да этого ему и не хочется. Просто ему показалось, что его визит сюда сейчас, когда все завершилось, когда умерла Грейт, будет очень символичным. Все заканчивается там, где все и началось. Он вернулся сюда, к месту своего рождения, спустя восемнадцать лет. Изменившийся сам и изменивший мир вокруг себя.

Най сам выключил свет и выйдя за дверь отобрал у рабочего магнитный замок. Загудел блокиратор, глухо щелкнула дверь и замок с противным визгом врос в специальное углубление, запечатав вход в зал пятой приемной линии.

Навсегда.

Она вылезла из теплого бассейна, подставляя мокрое тело прохладному вечернему ветерку. Бассейн выходил прямо на украшенный изумрудами балкон, с которого открывался вид на отвесные, поросшие многовековыми деревьями скалы. Они тонули в вечернем тумане, где-то поднимаясь из него зеленовато-серыми зубьями, а где-то уходя в мутную пелену, опускавшуюся на лес. Приближение вечера уже чувствовалось, не только по притихшим голосам лесных зверушек, но и по медленно проступающему на листьях и стволах деревьев свечению. Она расчесала свои черные волосы розовато-белым костяным гребнем, и усевшись на деревянную скамеечку облокотилась на хрустальные перила. Здесь она могла быть сама собой.

От созерцания раскинувшегося вокруг леса ее отвлек тихий стук коготков по мраморной дорожке, огибавшей бассейн.