Сергей Малицкий - Главный рубильник (сборник)

«Урод, – мелькнула мысль. – Ночью такой встретится, черта помянешь. И имя такое же. Сопор. Запор, бога мать. Швед хренов. Какой он шпион? Ну, не пришел мужик по повестке, и что? С ума они там все посходили».

– А что говорить? – безучастно пробубнил подследственный.

– Связь с родственниками поддерживаешь? – спросил Назаров.

– Могу, – неожиданно проскрипел Сопор.

– Это как же? – насторожился следователь.

– Кричу, – пожал плечами подследственный, поднял тяжелую ладонь и махнул куда-то в сторону, за сырую стену затхлого кабинета, за Фонтанку, за дома, за лежащую подо льдом в забытьи Неву, за серый блин продрогшего залива.

– Издеваешься, сука? – скрипнул зубами Назаров. – Как на связь выходишь?!

– Кричу, – повторил Сопор. – Мама слышит. Там она. Скоген. Лес. Горы. Там она живет.

«Что делать? – закрыл глаза Назаров. – Боли он не чувствует, Маликов кулаки уже об его рожу сбил. На карцер ему наплевать. Подписывать ничего не хочет. Зря я, что ли, вторую неделю с ним мучаюсь?»

– Язык-то не забыл еще, швед? – бросил следователь, разминая папиросу.

– Не забыл, – уныло пробормотал Сопор и вдруг четко и раздельно произнес несколько колючих слов.

– Что ты сказал? – оживился Назаров. – Никак по-немецки?

– Нет, – качнулся Сопор. – Я сказал тебе, Назаров, чтобы ты шел туда, где растет перец. У нас так говорят плохим… Плохой ты, Назаров, вы все тут плохие.

– А ты, значит, хороший?

– И я плохой. Мусор, – погладил перевязанную тряпицей руку подследственный.

– Чем же ты плох? – презрительно прищурился Назаров.

– Маму не слушал, – поднял глаза Сопор. – Бросил ее.

– Отчего же?

– Лес не люблю. Камень дикий не люблю.

– А что же ты любишь?

– Ночь, – после паузы ответил подследственный. – Город.

– Так город из камня! – не понял Назаров. – Или здесь камень не дикий?

– И чтоб один быть, – словно не слыша следователя, продолжил Сопор.

– В городе? – удивился Назаров и зло макнул в чернильницу ручку. – Значит, маме кричишь?

– Ну, что там? – поинтересовался Назаров на следующий день, нервно поглаживая распухшую щеку. – Подписал?

– Подпишет, – сплюнул прыщавый Маликов, долбивший подследственного в очередь с Назаровым. – И не таких обламывали. Он же с моего двора. Я этого шведа еще помню, когда отцу и до пояса не доставал. В каморке он жил без окна. Кстати, двор у нас был чистый, что твой стол после сдачи дела, да только вся детвора этого дворника боялась как огня. Не знаю, кто, как, а он точно враг.

– Что значит, «не знаю, кто, как»? – бросил потухшую папироску Назаров. – Сомневаешься?

– А ты? – прищурился Маликов.

Не отвел взгляд Назаров, хотя и почувствовал сквозь ледяной прищур не только ужас загнанного зверя, но и наглую уверенность стукача.

– Я их разоблачаю, – отрезал Назаров. – А ты, похоже, кулаки жалеешь? Или у этого дворника рожа каменная?

– Не приживаются на его роже синяки, – процедил Маликов. – И на слове меня, Назаров, не лови. Я не один десяток гадов, куда надо, спровадил. Это ты все в добренького играешь!

– Так нет у нас ничего на этого Сопора! – прошипел Назаров.

– Будет, – ухмыльнулся Маликов. – Оставь-ка мне его еще на пару часиков. Руку его видел? О светобоязни слышал?

– Какая еще светобоязнь? – не понял Назаров.

– Такая! – ощерился Маликов. – От солнца. Сопор только по ночам двор мел. Мы все озоровали, старались ненароком дверь в его каморку распахнуть, только он все равно на топчане день-деньской под половиком лежал. Грозил нам! И знаешь чем?

– Чем же? – заинтересовался Назаров.

– Мамку позову, говорил, – зло рассмеялся Маликов и тут же зябко повел плечами. – Знаешь, как он завыл, когда луч солнца ему на руку попал? Кожа пузырями пошла! У меня двое из одной камеры с ним, жуть народ пробирает. Я ему сейчас не карцер, а прогулку пропишу. Прикажу его во дворе к решетке приковать. Ничего, не обморозится. Сговорчивее станет!

Зуб у Назарова прошел в тот же миг, когда выведенный голышом во двор Сопор завыл-заорал так, что затихли все остальные звуки в страшном доме, перестала капать с сырых стен вонючая вода, испуганно застыло в небе холодное питерское солнце. А потом в кабинет Назарова ввалился ошалевший Маликов, уронил на пол валенки Сопора, прохрипел недоуменно:

– Бежал!

Через минуту Назаров растерянно крутил головой в тесном холодном дворе, сторонился тюремного начальства, остервенело кроющего бранью ошалевших охранников, разглядывал следы босых ног, решетки, деревянные козырьки на окнах, какие-то гнилые доски, бочки, камни, груды изъеденной ржавчиной жести, оборачивался к кованным воротам.

– Не уг-г-лядели, сволочи! – начал заикаться Маликов.

– Крышу проверяли? – задрал подбородок Назаров.

– П-проверяют, – втянул в плечи голову Маликов. – Далеко не уйдет. Не так прост швед оказался! Те двое, что во двор его выводили, только рты разевают, сказать ничего не могут. Тут вспомнишь, как к-креститься!

– Думаешь, поможет? – зло прошептал Назаров. – Может, кол осиновый затесать?

– Не веришь? – удивился побледневший Маликов. – А т-ты затеши. Я вот напиться собираюсь. В стельку.

Назаров пил неделю и не мог опьянеть. Орал, топал ногами, бил подследственных, заполнял протоколы допросов, рвал пером бумагу, но глаз не мог отвести от валенок, что так и остались в углу его кабинета, пока, подчиняясь непонятному предчувствию, не отправился домой. Посыльный догнал его уже у дома, прохрипел что-то о нападении, о диверсии и, задыхаясь, остался позади.

– Почему не стрелял? – через полчаса орал следователь в безумное лицо вологодского паренька.

Тот мотал головой, мычал что-то невразумительное, а когда в караулку внесли мертвого Маликова с синими пятнами на сплющенной шее, вовсе потерял сознание.

– Все на месте? – ледяным тоном спросил начальник, входя в кабинет Назарова.

– Валенки пропали, – вытянулся в струнку следователь. – Больше ничего.

– Валенки, говоришь? – нахмурился начальник. – Хочешь сказать, что нападение организовано для захвата валенок? Именно для этого снесены ворота, не иначе как машиной ударили? Выбито несколько дверей, стена проломлена! Маликов убит! Из-за валенок?

– Не могу знать! – стиснул зубы Назаров. – Так нет побега? Да и раненые из охраны все под свои же пули попали. Стрелять начали со страху, куда ни попадя!

– Со страху? – побелел начальник. – Валенок испугались? А где хозяин этих валенок? И не сам он ли за ними приходил? Думай, Назаров, думай, что я буду наверх докладывать! А то сам место этого шведа на нарах займешь!

– Трезвый? – удивилась Верка, когда уже ближе к утру Назаров добрался до дома и протиснулся по бесконечному коридору к узкой, как пенал, комнате.