Джек Вэнс - Вист: Аластор 1716

— Что это у тебя? Картинки? Можно посмотреть?

— Смотри, конечно.

Перелистывая наброски, Кедида попискивала от удовольствия:

— Джантифф, какая прелесть! Это мы шагаем по тропе... Когда ты успел, это же только вчера было! Вот Творн, вот Гаррас... а это я? Джантифф! Разве я такая? Вся бледная как смерть, глаза вытаращила, будто привидение увидела! Не говори, не хочу ничего знать. Вот если бы ты написал мой портрет — такой, чтобы на него приятно было посмотреть — я бы его на стену повесила!

Она нагнулась, чтобы рассмотреть набросок поближе:

— Суновера... Юзер... Реильма... всех нарисовал! А эта фигура в тени — это же ты сам!

Скорлетта и Эстебан тоже явились завтракать, и с ними — не слишком умудренное жизнью воплощение противоречивых влечений, их дочь Танзель. Кедида позвала их:

— Идите сюда, смотрите, какие у Джантиффа чудесные картинки! Это мы в походе — идем по тропе! И роща так нарисована, что кажется, будто пахнет смолой керкаша!

Эстебан рассмотрел рисунок с покровительственной улыбкой:

— Такое впечатление, что вы не перегружены жраниной.

— Конечно, нет! Это было утром, мы все еще шли на юг. А насчет жранины не волнуйся — пообедали мы отменно, хватило на всех. Жареная птица, салат из свежих овощей с травами, куча фруктов... Лучше не придумаешь!

— Ой! — подпрыгнула Танзель. — Почему меня там не было!

— Не преувеличивай, — пожурил Кедиду Эстебан. — Меня не проведешь, в свое время я частенько фуражировал.

Кедида с достоинством выпрямилась:

— В следующий раз пойдем вместе — убедишься собственными глазами.

— Кстати... Кольчо нашелся? — рассеянно спросил Джантифф.

Никто не обратил внимания. Эстебан разглагольствовал:

— Я жрачку люблю не меньше других, но теперь я плачу цыганам талоны, а они накрывают на стол. Между прочим, следующий пикник уже заказан. Хочешь — присоединяйся. Придется внести свою долю, разумеется.

— Сколько? Я хотела бы поехать.

— Пятьсот «деревянных» за все про все, включая доставку по воздуху в Потусторонний лес.

Кедида схватилась за голову, взъерошив пальцами золотисто-медовые волосы:

— Я что, иностранный подрядчик? Откуда я возьму такие деньги?

Танзель уныло шмыгнула носом:

— А у меня вообще талонов нет.

Скорлетта бросила быстрый колючий взгляд на Эстебана, с подозрением покосилась на Джантиффа, похлопала дочь по спине:

— Не волнуйся, ты поедешь.

Подчеркнуто игнорируя слова Скорлетты, Эстебан продолжал перелистывать наброски:

— Неплохо, неплохо... Здесь ты, пожалуй, перестарался. Слишком много лиц... Ага! Я кого-то узнаю!

Кедида присмотрелась:

— Это я и Сарп — сидим, как злыдни, на диване, смотрим в разные стороны. Джантифф, когда ты это нарисовал?

— На прошлой неделе. Скорлетта, вы не хотели бы поменяться квартирами с Кедидой?

— Ха! — Скорлетта изобразила насмешливое удивление. — С какой стати?

— Я хотел бы жить с Кедидой.

— А я буду делить спальню с бормочущим во сне, выжившим из ума старикашкой? Никогда в жизни!

Эстебан посоветовал:

— Джантифф, не живи в одной квартире с женщиной, которая тебе нравится. Слишком тесный контакт приводит к трениям.

— И какой смысл ежедневно совокупляться с одним и тем же человеком? — добавила Кедида.

— А какой смысл вообще совокупляться? — внесла свою лепту Танзель. — Одно пыхтение да сопение.

Эстебан продолжал перелистывать рисунки:

— Надо же! А это у нас что такое?

Танзель возбужденно ткнула пальцем в картон:

— Это ты и Скорлетта! Вот старый Сарп. А этого громилу я не знаю.

Эстебан смеялся:

— Не слишком похоже. Если я и вижу здесь какое-то сходство, то исключительно в том смысле, что Джантифф придает всем лицам одинаковое выражение.

— Ничего подобного! — возмутился Джантифф. — Лицо — символ, графическое отображение личности. Подумайте сами! Запечатлевая речь, мы записываем буквенные символы. Запечатлевая личность, мы рисуем лицо. Я рисую неподвижные, спокойные лица, чтобы не искажать их символический смысл.

— Уж эти мне рассуждения выше облака ходячего, — вздохнул Эстебан.

— В них нет ничего сложного! Подумайте еще раз! Я могу нарисовать двух людей — например, смеющихся после того, как кто-то удачно пошутил. Один — сварливый, вздорный тип, другой — человек добродушный и любезный. Так как оба смеются, тот, кто рассматривает рисунок, может подумать, что оба — люди добродушные. Но если черты лица неподвижны, ничто не мешает проявляться индивидуальным свойствам, то есть личности.

Эстебан умоляюще выставил ладони:

— Довольно! Сдаюсь! У меня нет ни малейшего сомнения в том, что у тебя прирожденный талант к проделкам такого рода.

— Прирожденный талант тут ни при чем, — уперся Джантифф. — Пришлось учиться многие годы.

Умница Танзель спросила:

— Разве это не элитизм, когда человек стремится что-то делать лучше остальных?

— Теоретически — несомненно, — серьезно кивнула Скорлетта. — Но Джантифф живет в Розовой ночлежке — значит элитистом быть не может.

Эстебан усмехнулся:

— В каких еще преступлениях мы можем обвинить элитиста Джантиффа?

Танзель задумалась:

— Джантифф — монополист, потому что все свободное время посвящает личным интересам, а со мной не делится, хотя он мне страшно нравится.

Скорлетта хрюкнула:

— Его наклонность к сюсюканью с детьми — извращенная форма сексуализма. Видите, как он действует на Танзель?

— Кроме того, он — эксплуататор, потому что хочет единолично пользоваться телом Кедиды.

Джантифф открыл рот, чтобы произнести гневную речь в свою защиту, но не нашел слов. Кедида похлопала его по плечу:

— Не беспокойся, Танзель. Мне он тоже нравится, а сегодня он может монополизировать меня, сколько хочет, потому что сегодня мы вместе идем на стадион.

— И я не прочь! — откликнулся Эстебан. — Дерутся гигант Шкунер — его недавно привезли — и пегий Веварк. Говорят, оба злые, как черти.

— Все может быть, но я без ума от Киззо — он погоняет голубым Джамули во втором номере. Ох, он такой храбрец и красавчик, я просто таю, когда его вижу!

Эстебан пожевал губами:

— Киззо, пожалуй, хватает через край, стараясь произвести впечатление — в коленях-то он слабоват... Тем не менее, бесстрашия ему не занимать — по сравнению с ним Ламар и Кельчафф выглядят парой пугливых старых дев.

— Ну вот, так всегда! — обиделась Скорлетта. — У меня тухта сегодня, куда я пойду?

— Сбереги талоны на цыган, — посоветовал Эстебан. — Если хочешь поехать на пикник, конечно.

— Верно. Пора красить шары. Где бы взять еще краски? — взгляд ее расчетливо остановился на Джантиффе. Тот поспешил занять оборонительную позицию:

— Я не могу больше раздавать пигменты. У самого почти ничего не осталось.