Джек Вэнс - Вист: Аластор 1716

Эстебан спросил у него:

— А ты не хочешь поехать на пикник?

Джантифф колебался:

— Я уже фуражировал — не могу сказать, что мне понравилось.

— Дорогой мой, это же разные вещи! У тебя озоли остались?

— Немного. Они надежно спрятаны, прошу заметить.

— Тогда ты можешь себе позволить попировать. Я займу тебе место.

— Но... хорошо. Где и когда состоится пир?

— Когда? Как только я закончу приготовления. Все должно быть, как положено, до последней мелочи! Где? В Потустороннем лесу, разумеется, где ничто не мешает наслаждаться чудесным видом и свежим воздухом. Я недавно познакомился с подрядчиком Шубартом — он предоставит аэромобиль.

Джантифф невесело рассмеялся:

— Кто у нас теперь эксплуататор, монополист, олигарх и тому подобное? И как насчет эгализма?

Эстебан остался воплощением добродушия, но в голосе его появилась резкость:

— Эгализм — превосходная вещь, я поддерживаю равноправие целиком и полностью! Тем не менее — к чему отрицать очевидное? Каждый хочет взять от жизни все, что может. Будь моя воля, я стал бы подрядчиком. Может быть, у меня еще получится.

— Ты выбрал неподходящее время, — заметила Кедида. — Видел объявление в последнем выпуске «Концепта»? Шептуны говорят, что подрядчики обходятся слишком дорого, и настаивают на проведении реформ. Может быть, скоро вообще не будет никаких подрядчиков.

— Даже так? — фыркнула Скорлетта. — А кто будет работать?

— Понятия не имею, — пожала плечами Кедида. — Я не Шептун и не подрядчик.

— Спрошу старину Шубарта, — пообещал Эстебан. — Ему все известно.

— Ничего не понимаю! — пожаловалась Танзель. — Я думала, подрядчики — нечистоплотные иностранцы, жадные и невежественные. Им поручают выполнять за нас грязную работу. Почему ты хочешь стать подрядчиком?

Эстебан веселился:

— Из меня выйдет чистоплотный, вежливый и сознательный подрядчик — совсем как я!

Кедида вскочила на ноги:

— Джантифф, пойдем! Пора торопиться, займут все лучшие места! И захвати талоны — на прошлой неделе я растратилась в пух и прах.

Поздно вечером Джантифф возвращался домой по магистрали Диссельберга. Шункерия [20] Шункерия: плохо поддающийся переводу термин. В Аррабусе ему придается не только буквальное значение («бои шунков»), но и переносное — «судьбоносное состязание, покрывающее славой». превзошла все его ожидания — яркие впечатления, необычные ощущения переполняли память.

Задолго до начала представления проходы, ведущие на стадион, плотно забила толпа. Джантиффа окружали предвкушающие развлечение лица: влажно блестящие глаза, возбужденно болтающие, смеющиеся рты — эти люди ничем не напоминали блаженно оцепеневшие статуи на скользящем полотне Унцибальской магистрали! Стадион — циклопическое сооружение — поднимался, заслоняя небо окруженной лесом опор ступенчатой воронкой: ярус за ярусом, контрфорс над контрфорсом, балкон на балконе. Бесчисленные головы сливались, напоминая нерезкий, чуть шевелящийся ковер, ниспадавший по сегментам ярусов, как дорожки колоссальных сходящихся лестниц. Отовсюду доносился непрерывный рокочущий гул, хриплый, как далекий прибой, быстро набиравший силу или замиравший в зависимости от событий.

Предварительные церемонии показались Джантиффу растянутыми: битый час по полю вышагивали туда-сюда музыканты в коричневых ливреях с лиловыми погонами и отворотами, производя неимоверный шум с помощью завывающих рогов, рокочущих басовых резонаторов и ослепительно сталкивающихся метровых цимбал. Наконец поднялись ворота восьми арочных порталов: на пьедесталах самоходных колесниц выехали восемь шункеров. Герои толпы объехали поле, глядя прямо вперед, будто околдованные неким роковым зрелищем. Ни разу не повернув головы, каждый скрылся под той аркой, откуда выехал.

Волны рокочущего гула вздымались и опадали в такт настроениям полумиллиона людей, сидевших плечом к плечу, затылок в затылок — Джантифф пытался представить себе, каким психологическим законам подчинялось это явление.

Внезапно, по сигналу, ускользнувшему от внимания Джантиффа, рокот прекратился — в воздухе повисло напряженное молчание.

Ворота под восточной и западной арками открылись: на поле вырвались шунки. Яростно рыча, десятиметровые бестии рыли когтями землю и вставали дыбом, пытаясь стряхнуть невозмутимо стоявших на загривках наездников. Началась шункерия.

Чешуйчатые туши тяжело сталкивались, причем наездники сохраняли хладнокровие, превосходившее всякое разумение. Джантифф не верил своим глазам: снова и снова шункеры уклонялись от ударов мощных когтистых лап и вскакивали на загривки чудовищ, как только те, с визгом повалившись на бок, снова поднимались и бросались на врага. Джантифф поделился изумлением с Кедидой:

— Они чудом остаются в живых!

— Иногда двоих или троих давят. Сегодня им везет.

Джантифф с недоумением покосился на спутницу: к чему относилась нотка сожаления в ее голосе — к наездникам, погибшим в прошлом, или к тому, что сегодняшним шункерам удавалось водить смерть за нос?

— Они учатся долгие годы, — объясняла Кедида, когда они покидали стадион. — Проводят полжизни в стойлах шунков — в шуме, вони и грязи. Потом приезжают в Аррабус, надеясь пережить десять боев. Счастливчики возвращаются в Зондер богачами.

Кедида замолчала — ее внимание было поглощено чем-то другим. Там, где латераль сливалась с магистралью Диссельберга, она неожиданно сказала:

— Джанти, здесь мы разойдемся. Я договорилась о важной встрече, мне нужно торопиться.

У Джантиффа челюсть отвисла:

— Как же так? Я думал, мы проведем вечер вместе — может быть, у тебя...

Кедида с улыбкой покачала головой:

— Невозможно, Джанти. Пожалуйста, не обижайся. Я пошла, у меня нет времени.

— Но я хотел к тебе переехать! Мы хотели...

— Нет, нет, нет! Джанти, будь человеком! Увидимся в столовке.

Джантифф вернулся в Розовую ночлежку в самых расстроенных чувствах. Скорлетта ссутулилась за столом в гостиной, раскрашивая бумажные шары последними остатками его пигментов — синим, черным, темнозеленым, еще какими-то.

Джантифф только руками развел:

— Ну что это такое! Поймите наконец, Скорлетта — так нельзя, это ни в какие ворота не лезет!

Скорлетта обернулась — на ее побледневшем лице Джантифф впервые заметил отчаяние. Она молча вернулась к работе, но вскоре процедила сквозь зубы:

— У тебя все есть, а у меня ничего нет — вот что ни в какие ворота не лезет!

— Что у меня есть? — голос Джантиффа задрожал, стал высоким и жалобным. — У меня тоже ничего нет! Вы все забрали! Ни коричневого пигмента не осталось, ни черного, ни зеленого, ни синего! Охра кончается. Чем я буду рисовать? Одними красными тонами, оранжевым и желтым? Подождите-ка — желтого тоже нет?...