Эллен Датлоу - Секс с чужаками

Нам (как мы решили) нечему было учиться и нечего приобретать у двух человекоподобных видов, маленьких деболитов и флегматичных отеан. Мы игнорировали их и завидовали вниманию, которое уделяли им климаго. Казалось, мы боимся того, что могут в конечном счете сделать эти два гуманоидных вида с дарами климаго. В конце концов, мы-то хорошо знали, что значит быть «людьми».

— Ты не спрашивала, но я тебе все равно скажу, — говорит он.

Он последовал за мной на берег, к оставшимся от прилива лужам, где я пыталась сосчитать виды неогастропод, чтобы сравнить их с теми, которые перечислялись в книге, отпечатанной на целлюлозе пятьдесят лет назад.

Он выглядит трезвым, деловитым. Это ничего не значит. Безразличный к пыхтению фабрики у него за спиной, он задумчиво смотрит в море и произносит:

— Она, конечно же, была отеанкой. Бедра у нее были как стволы деревьев, тело — мускулистый кулак. Покрывавшая ее шерсть, гладкая, как у соболя, блестела, как золото, в свете заката тамошней звезды. Она была ребенком по их стандартам, но вдвое старше меня и ее широкие, темные глаза были, так же как и мои, полны грез. Так это и случилось: мы оба были мечтателями. Я слишком долго пробыл вдали от дома.

Трогательная история, и по-своему убедительная. Отус и правда тяжелый мир, с густой атмосферой, и поверхности его достигает меньше света, чем на Земле. Глаза отеан, в свою очередь, более к свету чувствительны, тела у них более коренасты, легкие привычны к большему содержанию кислорода. И хотя они куда больше похожи на нас, чем маленькие деболиты, Землю они не выносят; они не выдержали бы здесь и дня, даже в легком дыхательном снаряжении. (Некоторые утверждают, что это фотофобия; другие полагают, что все дело в особенностях внутреннего уха; еще одни — что в головокружении, вызванном скачками внутрисосудистого давления).

— Я был пьян от густой кислородной смеси их воздуха, — рассказывает Джори, — и даже не почуял ее чуждости. За всю долгую ночь моя бедная слепая страсть ни разу не захромала.

Я вспоминаю, что еще придает этой истории достоверность: отметины — десятки крошечных отметин, как бы от зубов, у него на груди и на внутренних сторонах рук. Они у него там все время, сколько я помню, хотя я ни разу про них не спрашивала, предполагая, что они оставлены какими-то медицинскими инструментами во время подготовки к путешествию.

Внезапно Джори мрачно произносит:

— Нет, я никогда не видел мальчика. Я покинул Отус задолго до его рождения.

Все это почти убедительно. Почти. Но не совсем.

1. Люди и отеане могут копулировать, но оплодотворение при этом невозможно: выделения отеан токсичны. И даже сумей сперматозоид выжить, ему бы не удалось проникнуть в яйцеклетку; а если бы проник, хромосомы бы не смогли образовать правильное веретено деления.

2. Джори никогда не был на Отусе.

Однажды, вскоре после его возвращения и моего пробуждения, Джори сказал мне: «Что выиграет человек, завоевав Вселенную, если при этом он потеряет себя? Однажды променяв, этого уже не купишь». Он кого-то цитировал, я уверена. Но я не спросила и он не пояснил.

Некоторое время он молчал, а потом прошептал голосом, хриплым от скорби: «Они солгали мне, Доротея, в точности, как они лгут нам всем», — и он заплакал. Я обняла его и прижала к себе. И не выпускала.

Это был человек, которого я знала. С тех пор я его не видела.

Я определила четыре вида скальных ракушек, но на это ушло почти пять часов. Если верить книге из целлюлозы, пятьдесят лет назад я бы нашла в четыре раза больше за вдвое меньшее время.

Фабрика стоит здесь тридцать пять лет, хотя она отрицает, что ее трубы когда-либо сбрасывали связывающие кислород вещества в чувствительную прибрежную зону.

Лжецы так близко, Джори.

Теперь я припоминаю кое-что еще.

Четыре года назад, вскоре после того, как мы выстроили пристройку, Джори получил по почте ленту. Он ничего не объяснял, а я ничего не спрашивала. Так у нас заведено. Но однажды я прослушала эту ленту и просмотрела.

Я проходила мимо его новой комнаты, которую он построил себе для уединения. Раньше я никогда возле нее не задерживалась, но на сей раз остановилась, потому что услышала голос.

Он звучал достаточно безобидно-механический и временами переходящий в писк, словно голос дешевого компьютера. Но когда я попыталась понять, что он говорит, то осознала, что это вовсе не искусственный голос, и язык, который я слышу — не земной язык.

Оказавшись возле двери, я бесшумно вошла внутрь и остановилась.

Джори сидел у экрана спиной ко мне и по тому, как он смотрел на экран, я с уверенностью поняла, что на экране лицо — лицо, которому принадлежит этот голос.

Я сделала один шаг и увидела экран.

Лица не было. Вместо этого экран заполнял чужеземный ландшафт — фиолетовые утесы и алые ущелья, омытые неземным светом. Вся сцена дрожала, словно выставленный на солнце яркий ковер.

Голос все лопотал. Джори все сидел, точно загипнотизированный. Задрожав, я быстро ушла.

Тем вечером я снова умоляла его. Я не могла думать ни о чем, кроме ущелий, странного света, дрожащего экрана. Я тогда еще верила, что ребенок, откуда бы он ни взялся, сможет стереть эти странности из души и сердца человека, которого я любила; человека, которого, как мне казалось, я знала.

Несмотря на величайший из даров климаго, очень немного людей путешествовало Туда. Как давным-давно поняли наши технократы, с исследованием космоса лучше всего справляются машины, а не уязвимые существа из плоти и крови.

Есть, однако, одна проблема, с которой не могут справиться машины — то бишь, не могут справиться без риска нанести дипломатическое оскорбление. Эта проблема — установление Деловых Отношений, политических и коммерческих связей между разумными существами и их мирами.

Деловые вожди хорошо сознают риск, и потому все диплосы межзвездной политики, ходоки и приветники межзвездной торговли, да изредка «регистраторы» межзвездных исследований всегда обычные мужчины и женщины. Все они подписывают контракт ради денег (по их собственным утверждениям), все они тотчас же получают от нанимающих их государственных департаментов, международных корпораций и глобальных картелей дипломатические или корпоративные звания; и всем им имплантируют в черепа маленькие компьютеры.

Чтобы сделать их тем, чем они не являются.

Чтобы сделать их тем, что так необходимо остающимся на Земле.

— Она была деболиткой, Доротея, — мука его безмерна; признание его искренне, выстрадано. — Прости меня, пожалуйста. Я знаю, немногие женщины смогли бы простить, но все-таки я прошу тебя, потому что знаю — ты сможешь понять меня лучше, чем большинство, — следует пауза, исполненная значения. — Я делил трапезу — какую — то костлявую разновидность грызуна и перебродившее питье из листьев местной растительности — с комиссией из семи провинциальных полуфараонов. Она была их курьером. Той же ночью, но позже, она нанесла визит в мои апартаменты, доставив срочное — и, могу прибавить, лестное — послание от Самой Фараонессы. Я опьянел от их адской «тульпы», Доротея. Иначе я никогда не смог бы сделать того, что я сделал — прикоснуться к подобному телу, столь маленькому и хрупкому, с лицом, как у клоуна, с кожей, напоминающей туго натянутый пергамент, кроме тех мест, где растут скользкие водоросли.