Эллен Датлоу - Секс с чужаками

— Тавви, — пробормотал он, ведя губами от моих бедер к горлу, — кожа у тебя такая мягонькая. Я почти забыл, — он обращался к самому себе.

Чего забыл-то, елки зеленые, не мог же он все лето чик-чик не делать, иначе по нему это враз бы стало заметно, а он себя ведет, будто времени впереди вагон.

— Почти забыл… ничего похожего…

Похожего на что? — подумала я с яростью. Что же у тебя там в комнате спрятано? Что-то, имеющее то, чего нет у меня. Я раздвинула ноги и заставила Брауна лечь между ними. Он вскинул было голову, нахмурился, потом снова начал это длинное, медленное, мучительное поглаживание. Елки-палки, сколько ж, по его мнению, я могу терпеть?

— Давай, — прошептала я, пытаясь направить Брауна куда надо бедрами. — Вставляй же, Браун. Я хочу чик-чик. Ну пожалуйста.

Браун вскочил так резко, что я приложилась головой о пол прачечной. Он принялся одеваться, и вид у него при этом был… какой? Виноватый? Сердитый?

Я села.

— Ты, нахрен, соображаешь или нет, что ты делаешь?

— Тебе не понять. Просто я все время думаю о твоем отце.

— О моем ОТЦЕ? Да что за херню ты порешь?

— Слушай, я не могу объяснить… Не могу и все тут…

И ушел. Взял и ушел. Когда я готова была в любую минуту кончить, а что получила взамен? Шишку на голове.

— Нет у меня отца, выкидыш ты поганый! — заорала я ему вслед.

Я мигом оделась и принялась доставать из крутилки вторую простыню со всей злобой, которую хотела бы потратить на Брауна. Арабелла пришла опять и смотрела на меня, заглядывая в дверь прачечной. Взгляд у нее был все такой же напряженный.

— Видела ты эту последнюю милую сцену? — спросила я у нее, цепляя простыней за ручку центрифуги и прорывая дыру в углу.

— Мне и видеть не надо. Я и так ее очень хорошо представляю, по поведению моего кавалера, — Арабелла с несчастным видом прислонилась к двери. — По-моему, они за лето все оголубели.

— Все может быть, — я сгребла простыни в комок. Нет, все-таки дело тут было в чем-то другом. Иначе Брауну не пришлось бы врать про новичка у себя в комнате. И он не стал бы все время так по-идиотски поминать моего отца. Я прошла мимо Арабеллы. — Не волнуйся, Арабелла, если нам снова придется лесбовать, я тебя ни на кого не сменяю.

Даже после этого она не больно-то повеселела.

Моя дуреха-соседка не спала, сидела на койке, где я ее и оставила. Так, наверное, все время и просидела, бедолага, пока меня не было. Я постелила простыни, второй раз за вечер разоблачилась и залезла в постель.

— Можешь выключать свет, — сказала я.

Зибет метнулась к выключателю — оказалось, на ней напялена ночная рубашка времен юности Старикашки Маултона, а то и еще древнее.

— У тебя неприятности? — выпалила она, широко раскрыв глаза.

— Ничего подобного. Не я же ведь блевала. Если неприятности у кого, так это у тебя, — злобно ответила я.

Зибет ухватилась за выключатель, словно была не в силах удержаться на ногах.

— Мой отец… они расскажут моему отцу? — лицо у нее опять делалось то красным, то белым. Куда может угодить ее рвота на этот раз? Кажется, мне придется научиться сдерживать раздражение на свою соседку.

— Твоему отцу? С какой стати? Да и нет ни у кого никаких неприятностей. Это же всего-навсего пара простыней.

Она меня словно и не услышала.

— Он сказал, что приедет и заберет меня, если я влипну в историю. Он сказал, что заберет меня домой.

Я села в кровати. Ни разу еще не видала новичка, который бы не сох по дому — по крайней мере, если у него, как у Зибет, целая любящая семья, а не просто договор о доверенности да пара шелудивых юристов. Но эта Зибет явно же офигаенно трусила при одной мысли о возвращении. Может, весь кампус сегодня с коньков слетел?

— Ни в какую историю ты не влипла, — повторила я. — Прежиывать не о чем

Зибет все цеплялась за выключатель, точно утопающий за соломинку.

— Ну же… — бог ты мой, да ведь у нее, наверное, какой-нибудь припадок, а виноватой, как пить дать, снова окажусь я. — Ты здесь в полной безопасности. Твой отец ни о чем даже и не узнает.

Зибет вроде бы немного расслабилась.

— Спасибо, что не втянула меня в историю, — сказала она и нырнула обратно в постель. Свет она так и не выключила.

Елки-палки, стоило огород городить. Я слезла с кровати и сама погасила этот треклятый свет.

— Знаешь, а ты хорошая, — тихо пробормотала Зибет в темноте. Точно сдвинутая. Я улеглась поудобней, собираясь уговорить себя пальчиком ко сну, так как любая политика кроме молчания явно не приведет ни к чему хорошему. Не хотела я больше истерик.

Вдруг по комнате раскатился задушевный голос:

— Юноши Маултон-Колледжа, все мои сильные сыновья, вам мое пожелание…

— Что это? — прошептала Зибет.

— Первая ночь в Аду, — отозвалась я, в тридцатый раз вылезая из постели.

— Да увенчаются успехом все ваши благородные начинания, — проорал Старикашка Маултон.

Я хлопнула ладонью по пластине выключателя и принялась шарить в своем нераспакованном еще после челнока чемодане в поисках пилочки для ногтей. Отыскав пилочку, я встала на койку Зибет и принялась отвинчивать интерком.

— Юные женщины Маултон-Колледжа, — грянуло снова, — все мои дорогие дочери, вам… — и тут динамик заглох. Я швырнула пилочку вместе с винтиками обратно в чемодан, двинула кулаком по выключателю и грохнулась в кровать.

— Кто это был? — прошептала Зибет.

— Наш отец-основатель, — ответила я, но, припомнив, какое действие слово «отец» на всех сегодня оказывает в этом сумасшедшем доме, поспешно добавила, — больше тебе его слушать не придется. Завтра я подложу кой-чего в механизм и поставлю винты на место, чтобы общажная мамаша не догадалась. Остаток семестра мы проживем в блаженной тишине.

Зибет не ответила. Она уже спала, тихо похрапывая. Таким образом ни единая моя догадка за сегодняшний день не оправдалась. Обалденно начинается семестр.

Администратор знал про посиделки.

— Смысл слова «невыход» тебе, я полагаю, понятен? — осведомился он.

Он был старый хрен, лет так сорок пять. Как раз в возрасте моего папаши. Смотрелся, впрочем, неплохо — небось упражнялся, как безумный, держа в форме свое старое брюхо, чтобы охмурять девчонок-первогодков. Грыжу нажить мог свободно. И тоже, наверное, как мой папочка, спускал в пластиковый мешочек для продолжения рода. Елки-палки, ну и законы же.

— Ты студентка на доверенности, Октавия?

— Точно.

Как по-вашему, стерпела бы я иначе такое раздолбайское имечко — «Октавия»?

— Без обоих родителей?

— Да. Матери оплачен отказ от прав. До двадцати одного года — ношение условного имени.

Я смотрела администратору в лицо, чтобы понять, как он это воспримет. Мне частенько приходилось видеть после таких слов испуганные мины.