Георгий Гуревич - Приглашение в зенит (авторский сборник)

— Какое преступление? Кто совершил? Кто жертва? — И вам деваться некуда. Надо же узнать. Попробуйте теперь оторваться.

Итак, и в XX веке будет у меня треугольник, а в вершине его девушка Джина, высокая, статная, черноволосая, волосы с синеватым отливом. Для нас это стандарт итальянской красавицы, хотя далеко не все итальянки такие, в Риме, пожалуй, даже меньшинство. Джина — дочь врача, значит, из благополучной семьи, студентка, учится на историческом, девушка современная, независимая, сильная, самостоятельная. Однако даже и сильной девушке хочется найти могучего мужчину, настоящего героя, поэтому и в истории она ищет героев. Вот Александр Македонский, какой был мужчина! Недаром сама царица амазонок за тридевять земель приехала, чтобы иметь от него ребенка. История умалчивает, родился ли наследник, и мальчик это был или девочка, очередная царица. Джина, не задумываясь, согласилась бы быть на месте той амазонки. Она влюблена в Александра, просто влюблена, превозносит, гневно возмущается, когда кто‑нибудь напоминает о его недостатках (“Гнусная клевета!”), рассуждает о нем повсюду, в университете, в библиотеках… И однажды в разговор вмешивается странноватый старик, иностранец, судя по акценту. “К” произносит вместо “и”. Старик тот оказывается удивительным знатоком античности, рассказывает такие подробности, которые нигде не вычитаешь, и притом с апломбом, будто сам присутствовал.

И, случайно встретив старика на Корсо, Джина останавливает его, чтобы выспросить источники. Ей же в дипломе понадобятся ссылки на использованную литературу.

Тогда‑то и происходит “криминале”.

В те годы в Италии в моде были мотограбители. Они “работали” парой. Один управлял мотоциклом, а другой, сидящий сзади, на полном ходу срывал сумку у прохожих. Нас — приезжих — даже предупреждали, чтобы не носили сумку на том плече, которое ближе к мостовой.

И вот, когда старик галантно обернулся к Джине, чтобы описать ей во всех подробностях простецкую одежду македонского воина, как раз сумка у него оказалась за спиной, и лихой молодец ухватил ее с ходу. Ремешок был крепче, чем надо, старика поволокло по мостовой.

— Криминале! — закричала Джина.

Ремешок все‑таки лопнул, Клеонт с разбитой головой лежал на асфальте.

— Криминале! — кричала Джина.

А тут как раз оказались молодые люди из левого угла треугольника. Они потащили расшибленного старика к папе–врачу.

С того началась дружба… за дружбой последовали рассказы Клеонта о его многоступенчатой жизни.

Теперь о левом угле. Сложноватый он у меня получился. Не один молодой человек, а целых пять. Все они из Сиракуз, все сицилийцы, все бросили свой бедный остров, захолустье современной Италии, чтобы в столице — на чужбине найти свое место в жизни.

Пятеро.

Уго — от его имени ведется рассказ. Студент, увлечен науками, мечтает открыть что‑нибудь такое этакое сногсшибательное, чтобы осчастливить разом человечество.

Теодоро — художник, юноша милый, наивный, простодушный и восторженный. Уверен, что мир облагородит красота.

Люченцио — в мечтах он будущий священник. Религиозен без философской глубины. Родители верили, приучили верить. К тому же так приятно всегда быть сытым, при чистом деле, еще добро делать по возможности.

Паоло — человек практичный. Работает в траттории, моет, носит, подает, делает грязную работу, зато сыт ежедневно. Мечтает стать хозяином собственной траттории… пока что при случае подкармливает друзей: даже может поставить “вино бьянка” (белое) или “вино росса” (красное), если есть недопитые бутылки.

И Карло — всех цементирующий, хлопотун, организатор, иногда рабочий, чаще безработный, участник всех организаций и митингов. Верит в организацию. Он‑то и уговорил всю компанию перебраться в Рим.

Зачем мне понадобилась эта пятерка, столько народа в левом углу? В романе просто представил бы и догадайтесь зачем. В замысле все приходится оправдать, обосновать.

Ребята эти не просто хотят карьеру сделать, переместиться из левого угла в правый (за исключением Паоло, пожалуй), им этот мир не нравится, они хотят его обновить.

На героическую личность уповает Джина. Явится некто мудрый, могучий, светозарный и всех поведет к счастью.

Люченцио верит в веру.

Теодоро — в облагораживающее искусство.

Уго — в разум, все понимающую науку, все создающую технику.

Карло — в единение.

А Клеонт отвечает им: “Было уже, было, было…”

И рассказывает Джине про Александра и про Августа…

Люченцио — историю христианства.

Теодоро — про времена Возрождения.

Итак далее…

Но хотя я пригласил эту пятерку на подсобную роль: задавать вопросы, получать от Клеонта ответы, молодцы эти уже зажили самостоятельно. Собираются после полуночи в траттории, когда Паоло полагается чистить котлы, кастрюли и сковородки, усаживаются в передней комнате, откуда ведет коридорчик мимо застекленной кухни к столикам (посетителям полагается видеть, как аккуратно для них готовят), жуют, пьют, чувствуют себя хозяевами, горланят, перекрикивая друг друга.

— Всех накормить можно, — твердит Уго, — только подойти научно…

— Наука без души ничто. Душу надо осветить красотой, — уверяет Теодоро. — Когда я гляжу на Мадонну Боттичелли…

— Не хлебом единым, — вставляет Люченцио. — Есть низменное, есть возвышенное.

— А каково без хлеба? — кричит Карло. — Где твой бог? — Карло тычет пальцем в грудь Люченцио. — Пусть накормит одним хлебцем пять миллионов голодных! Пусть накормит, потом потолкуем о душе. А пока что‑то без сотни лир порцию не дадут.

— Деньги — все! — убежденно изрекает Паоло.

Карло кидается и на него:

— Ах, деньги — все? Хорошо, я при деньгах сегодня. Сколько я должен тебе за эту собачью отраву?

Паоло невозмутим:

— Отдашь через двадцать лет. И с процентами. У меня свой расчет, ребята. Ты, Люченцио, расплатишься, когда будешь кардиналом, ты, Уго, когда станешь профессором, Теодоро расплатится картинами, а ты, Карло, устроишь революцию, всем раздашь поровну, я тоже получу свою долю. Валяйте, ребята, приступайте. Кому добавить макароны?

— Думаешь, не забудут тебя эти профессора–кардиналы? — спрашивает Карло.

— Хоть один из четверых не забудет. Есть же один честный среди вас. Или ни одного?

И посматривает на Джину при этом. Все они посматривают на Джину. Чье остроумие она оценит?

Однако я боюсь, что эти обитатели левого угла не герои ее романа. Милые мальчики, хорошие товарищи. Нет среди них достойных восхищения.

А кто же в правом углу? Надо и правый угол заполнить.

Сильный мужчина, то есть сильный по европейскому критерию XX века — богатый делец, владелец земель в Сицилии, домов в Риме, виллы в Неаполе с видом на залив, чуть повыше старого замка, похожего на корабль, выброшенный на берег, там, где цена квартиры миллион лир в месяц (не пугайтесь, тысяча лир — это около рубля. Все равно дорого).