Анатолий Днепров - Глиняный бог

— Ты меня звал, Пэй?

Я отшатнулся в сторону, но она приблизилась ко мне и улыбнулась, обнажив некрасивые розовые десны.

— Ты меня все еще любишь?

— Ты… Голл? — прошептал я в ужасе.

— Да. И я знаю, что ты Пэй, который меня любит.

— Но… Ты ведь знаешь, что сейчас…

— Какая разница?.. Разве дело только в этом, — она взглянула на себя сверху вниз. — Ты ведь любишь и мою душу?

— А где Катарин?

— Кто это?

— Та, другая, которая… Ну, как тебе объяснить…

— Я не знаю другой. Скажи, Пэй, что ты меня любишь.

— Да, если только это ты.

— А кто же? Конечно.

Тогда она подошла ко мне и положила головку с редкими крашеными волосами ко мне на грудь. И долго так стояла, не обращая внимания на то, что мимо проходили люди, задевали нас, толкали и болтали о чем угодно. С каждой секундой мне становилось все противнее, и внутри, как снежный ком, нарастало возмущение против самой бесчеловечной бесчеловечности, которую можно только представить. Я про себя проклинал пауку, цивилизацию, знания, организации, институты… Я проклинал тех, кому понадобился весь этот кошмар.

А может быть, я чего‑то не понимаю, и мне действительно пора в музей?

— Скажи, что ты меня любишь, Пэй, и я уйду…

— Куда?

— Туда, далеко, — она махнула тонкой рукой в сторону леса.

— Лучше давай уйдем отсюда вместе.

— Я хочу быть киноактрисой, и пока своего не добьюсь, буду здесь. Только ты не бросай меня, потому что мне будет очень одиноко, особенно ночью…

— Ты никогда не станешь киноактрисой… Уйдем отсюда, пока не поздно.

— Нет. Я не уйду, и я теперь вижу, что ты меня не любишь.

Она подняла полные слез глаза и стала удаляться, не спуская с меня взгляда… Я следил за ней, пока она не скрылась в толпе.

Я уже потерял всякую ориентировку в том, что происходило, и давно пришел к выводу, что человек, изменивший свою духовную сущность, становится пародией на человека. Теперь я думал не только о самом себе, но и о той, которая только что была рядом со мной, несчастной и потерянной, и о тех, кого рядом со мной не было.

Нужно бежать! Бежать во что бы то ни стило, пока не поздно. Бежать и бороться. Нет, не в архив — на улицу! Люди поймут меня. Должны понять! И они забросают камнями не меня, а ее, Кэролл, и всю мерзостную компанию, которую она здесь представляет.

С трудом я выбрался из толпы, вышел на опушку леса и на секунду остановился, чтобы в последний раз посмотреть на кошмарное сборище людских теней.

“Пора…”, — шептал внутренний голос, и в это мгновенье меня кто‑то схватил за руку.

Молодой, светловолосый парень, который когда‑то был “Кармеллой”, смотрел на меня голубыми глазами, по–детски наивными и доверчивыми. На вид ему был© не более двадцати лет.

— Доктор, вы обещали взглянуть на мой глаз…

— Глаз? Ах, да… Впрочем…

— Голубой свет… Все время… И еще боль…

— Пойдемте со мной, Рисдер, и я вылечу ваш глаз…

— Пойдемте, — согласился он. Потом вдруг спохватился и спросил. — Куда?

— Домой. Здесь нам делать больше нечего.

— У меня нет дома. А Фаркат…

— Забудьте Фарката. Вы еще молоды, не стоит тратить силы на бессмысленные драки. Они пригодятся для чего‑нибудь более полезного.

— Вы думаете? А как же глаз?

— Я о нем позабочусь, не беспокойтесь.

Я взял юношу за руку, и мы тихонько скрылись в лесу, оставив позади себя безжалостную науку, ее бесчеловечные цели, и тех, кто в нашем мире потерял себя.

21

Он поселился вместе со мной на улице Уникаль и надолго стал для меня сыном. Сначала у нас была совсем маленькая комната, а после мне удалось скопить немного денег, и мы переехали на площадь Гнева, где я открыл более солидную практику. Юноша стал моим помощником.

Как‑то ко мне на прием записалась немолодая женщина с измученным лицом и, войдя в кабинет, спросила, не могу ли я посетить ее больного мужа. “Рисдер” взял мой чемодан, и мы отправились в довольно фешенебельный квартал в особняк той, кто пришел за нами.

Нас провели в спальню, и в кресле я увидел человека, которого знал давным–давно.

Это был полковник Р.

— Пэй, я рад, что вы ко мне пришли, — тихо сказал он, не вставая с кресла.

— Я тоже рад вас видеть, полковник, — ответил я, хотя чувствовал совсем другое.

— Полковник? Какой я полковник, Пэй… Неужели вы меня забыли? С полковником все покончено, — продолжал он. — Теперь осталась очередь за мной.

Я попросил жену Р. выйти.

— Кто же вы теперь? — спросил я, усаживаясь рядом с ним.

— Ах, Пэй, как вам не совестно. Когда я вам объяснял нейтринную теорию…

— Боллер?

— Ну, конечно! Наконец‑то появился хоть один человек, который меня узнал…

— Как это случилось? — спросил я.

— Вы же знаете. Кэролл теперь заправляет всем. Я и неподозревал, что она подослана… Ну, вы знаете, кем?.. У них там организован отдел высшей научной подготовки военного персонала.

— Ах, вот оно что…

Я с отвращением смотрел на жалкий гибрид полковника Р. и профессора Боллера.

— Вы, Пэй, оказались чертовски правы. С армией из одних Рисдеров ничего не вышло, а человеческого материала мы испортили достаточно… Слишком много, чтобы это не стало известно.

— А что стало с вами?

— Вы видите… В моей голове все перепуталось, и я никак не могу никого убедить, что я — Боллер, а не полковник Р. Что меня в него просто засадили. И эта женщина — его жена… Я понимаю, они боятся, что я разболтаю тайну, хотя я давал клятву… Как на воинской присяге… Ох как кружится голова!

Я осмотрел Р. и нашел, что физически он был совершенно здоров. Что касается его психики, то об этом свидетельствует хотя бы такая оброненная им фраза:

— Когда вы были вместе со мной на фронте, я всегда думал, как бы приспособить нейтрино или еще что‑нибудь, чтобы мои солдаты дрались, как Рисдер, и ненавидели, как Катарин…

Все перемешалось!

— Старайтесь ни о чем не думать и пейте вот это, Боллер. Жене Р. я сказал, что состояние мужа не так уж безнадежно и что ему нужно только спать.

Снотворное я ему оставил в достаточном количестве.

В лаборатории меня встретил небольшого роста старичок, с белой реденькой бородкой, с усталыми, немного слезящимися глазами. Когда я закрыл за собой дверь, на его лице появилась болезненная гримаса. Было очевидно, что я пришел некстати. Или это был такой момент в его жизни, когда он меньше всего хотел кого‑либо видеть.

— Я из газеты… — начал я робко. — Я вам вчера звонил…

— Да, да… Но…

— Может быть, мне прийти в другой раз? — заторопился я и взялся за дверную ручку.

Он задумался. В лаборатории было очень тихо, и я слышал, как он быстро и мелко по–стариковски, дышал. И еще из соседней комнаты доносился шум журчащей воды.