Геннадий Прашкевич - Шпион в Юрском периоде

Оруэй…

Хартвуд…

Линдсли…

Крошечные прибрежные городки, когда‑то пышные и торжественные, как праздничный торт, сейчас тихие и пустые, заваленные опавшей листвой, но вовсе не мертвые, как о том болтали. Эпидемия сюда не дошла. “В Бастли? По делам?” — Полицейские настороженно улыбались. В жизни не видал таких озабоченных копов. Хорошие места, пальмы кругом, настороженно улыбающиеся полицейские, и вокруг пусто, а все равно через Бастли лучше следовать транзитом, карантин на острове Лэн пока не отменен. А остров Лэн — вот он. Переплюнуть можно через пролив.

— Спасибо, сержант.

Я слушал музыку, рассматривал пустынные пляжи, поднимал глаза к темному зною небес и дивился злым языкам.

Да, конечно, пляжи замусорены, их никто с того злополучного шторма не чистил, но они оставались пляжами. Скажем, с Итакой их никак не сравнить. Я хорошо помнил пляжи Итаки — желтую мертвую пену, накатывающуюся на берег, пьяную рыбу, перемешанный с грязью песок, тухлые водоросли, зеленую слизь на камнях. Впрочем, пляжи Итаки погибли от промышленных отходов комбината “СГ”, а остров Лэн наказала сама природа, выбросив на берег зловонный труп некоей доисторической твари, в существование которой никто не верил. Вот почему, куда ни глянь, белые пески были забросаны ломкими водорослями, выбеленным плавником, закатанными в обрывки сетей стеклянными поплавками.

Все равно, черт побери, это были живые пляжи.

Они не отсвечивали зеркалами сырой нефти, не пахли выгребной ямой, не отпугивали птиц или крыс. И если на все действительно воля Господня, дивился я, чем так прогневили небо жители острова Лэн?

Музыка.

Пустое шоссе.

Время от времени сквозь музыку пробивалось странное журчание — тревожное, тонкое, будто в эфире пролился электрический ручеек, будто стакан электронов пролили. Нелепая мысль. Но чем мысль нелепее, тем труднее от нее отделаться.

Полдень.

Сонные полуденные городки.

Злобный зной, хотя по всем календарям давно подступило время осенних шквалов.

Остров Лэн… Я прислушался к диктору, прервавшему музыкальную программу… Эпидемия на острове Лэн, кажется, пошла на убыль. За последние три дня адентит убил всего семь человек. Всего семь, неприятно удивился я. Это что, совсем немного?

Очередной кордон.

Очередные потные копы.

Очередной ряд привычных вопросов.

В Бастли? По делам? Откройте багажник, что в нем? Полицейские, конечно, знали ответы по радиосообщениям предыдущих кордонов, но в общем я их понимал. Пустое шоссе, зной. Но почему не перестраховаться? Представляю, как они цеплялись к тем, кто возвращался из Бастли.

Адентит.

Вполне невинное название.

Никогда не подумаешь, что болезнь с таким невинным названием может убить за два месяца почти девять тысяч человек.. Люди в общем‑то достаточно быстро привыкают к собственному паскудству. Даже гнилые пляжи, даже пузырящийся мертвый накат быстро становятся для них привычным зрелищем, но, черт побери, если в Итаке мы имели дело с промышленными отходами, то на острове Лэн все началось с дохлой твари, выброшенной на берег штормом.

Девять тысяч трупов.

Оказывается, пустое шоссе здорово действует на нервы.

Туристов, понятно, сюда не заманишь, но грузовое‑то движение не должно полностью прерываться. Или где‑то проложен объезд? Объясняя задание, шеф так и сказал: сегодня остров Лэн — опасное место. Там все будет против тебя, Эл, — власти, микробы, зной, дураки и, конечно, адентит. Правда, тебя там встретит Джек Берримен, но, сам понимаешь, в такой ситуации даже Джек не гарантия успеха. Кстати, ты будешь его называть Джеком. По легенде он — Джек Паннер, инженер. А твоя фамилия — Хуттон, хотя с именем тебе повезло. Напарника Берримена на острове зовут Эл. Ты его сменишь, значит, его имя достанется тебе. Внешне он на тебя похож, машину оставишь в Бастли. Бросишь ее под желтой стеной казармы, а сам выйдешь на берег и воспользуешься аквалангом Хуттона. Шеф ухмыльнулся. Похоже, ты первый человек, Эл, который хочет поскорее попасть на остров, а не бежит с него.

В общем‑то будничное задание. Если б не адентит.

Неизвестная прежде болезнь получила название по первому признаку — убивающему жару, вдруг охватывающему жертву. Ты не корчишься от боли, тебя не разъедают язвы и фурункулы, у тебя пока ничего не болит, но тебя бросает в жар, а пламя… Оно действует странно, оно влечет. Ты не хочешь его погасить. Ты пылаешь, как бензиновый факел, несешь счастливую чушь, а потом…

А потом тебя начинает клонить в сон…

Ты можешь уснуть в ледяной ванне, в теплом море, на сухом пляже, в баре за стойкой, в объятиях любовницы. Ты пылаешь, сон кажется единственным спасением от этого жара. Ты счастлив. Ты знаешь, что наконец‑то ты выспишься. Адентит — идеальное средство от бессонницы. Можно сказать и так.

Первыми забили тревогу сотрудники лаборатории Гарднера (отделение биостанции, финансируемой военно–морским флотом). В их руки попали останки какой‑то неведомой твари. И первыми жертвами адентита пали именно два научных сотрудника этой лаборатории. К счастью, остров полностью закрыли. Ни пляжей, ни купаний, ни теннисных кортов. В проливе курсировали вооруженные катера, продовольствие и медикаменты сбрасывались с вертолетов. Не знаю, почему шеф решил, что адентит может принести доходы Консультации, но Джек Берримен вытребовал меня. Я ехал в порт Бастли, чтобы сменить его напарника.

Зной…

Сизый подрагивающий воздух…

С вершины высокого мыса я увидел скучные от пыли домики Бастли. У пустого портового причала серебрился широкий конус поставленного на прикол парома. Нигде не видно яхт или лодок. Все, что может плавать, было отобрано у жителей побережья властями. И далеко белела искаженная знойным маревом тонкая полоска известняковых скал.

Остров Лэн.

2

Не знаю, чего я ждал.

Конечно, не хоров древнегреческой трагедии, но все же увиденное в Бастли меня разочаровало. Колючие пальмы, пустующие корпуса и ангары, пыльные пустые улицы. Правда, под желтой стеной временной казармы располагалась брошенная автостоянка.

Там я и оставил машину.

На переднем сиденье валялись документы для Хуттона.

Хуттон не был полноценным двойником, он, собственно говоря, не был даже полноценным сотрудником Консультации. За несколько дней до эпидемии, отрезавшей остров Лэн от остального мира, он схватил жестокую пневмонию. Соседи по пансионату умирали от адентита, а Хуттон хрипел, кашлял и задыхался от удушья, но пережил всех, даже молоденькую медсестру. Ему не привелось поработать в похоронных отрядах, все два месяца он отлежал в постели. И вот теперь, пусть тайно, Джек Берримен отправлял его на материк.