Юрий Брайдер - Щепки плахи, осколки секиры. Губитель максаров

Не заходя ни на постоялые дворы, ни в питейные заведения, ни в харчевни, которых в городе имелось предостаточно и слава о которых гремела далеко за его пределами, чужестранец сразу же отправился на рынок и долго бродил там от лавки к лавке, без особого любопытства рассматривая вывески, исполненные с изрядной долей мастерства и фантазии.

Внимание его в конце концов привлекла лавка менялы с изображением гигантской птицы над входом. О ее размерах можно было судить по лапам, попиравшим коня вместе со всадником. У птицы было золотисто-красное оперение и почти человеческое лицо с близко посаженными глазами, благодаря таланту художника выражавшими одновременно и мудрость, и скорбь.

– Что олицетворяет собой существо, охраняющее вход в ваше почтенное заведение? – поинтересовался чужестранец у менялы, лениво пересчитывающего лежащую перед ним кучку золотых монет.

– Не могу судить об этом с достаточной определенностью, потому что мой дед приобрел лавку задолго до моего рождения и с тех пор здесь ничего не переделывалось, – ответил меняла, предупредительный и разговорчивый, как и все жители этого города. – Но знающие люди говорят, что это крылатое божество вечности, которому поклоняются народы, живущие на самом краю мира.

И они завели неспешную беседу о странах и народах, о нравах и привычках, деньгах и товарах, караванных путях и морских портах, легендах и былях, предсказаниях и пророчествах. При этом чужестранец не забывал рассматривать разнообразнейшие монеты, разложенные повсюду прямо на больших медных подносах (потомки лихих разбойников и ловких торговцев имели все основания не опасаться воров).

Больше всего его почему-то заинтересовала кучка невзрачных монеток, имевших разный размер, разное достоинство да к тому же еще отчеканенных из разного металла. Чужестранец перебирал их с таким благоговением, что проницательный меняла не преминул заметить:

– Могу биться об заклад, что тебе знакомы гербы и лики, изображенные на этих монетах.

– Будем считать, ты выиграл, – не стал отпираться чужестранец. – Давненько мне не встречалось ничего похожего. Эти монеты отчеканены в разные времена и в разных странах, но все они принадлежат одному миру. Тому, в котором я появился на свет. Вот этот латунный сестерций, к примеру, самый древний здесь, а значит, и самый дорогой. Знаешь, кто изображен на нем?

– Я только могу сказать, что этот мужчина имеет весьма благородную внешность. И венок на голове его очень красит, – высказал свои соображения меняла.

– На самом деле он был алчен, как волк, похотлив, как обезьяна, и беспощаден, как тарантул. Себя самого, правда, он мнил сладкоголосым соловьем. А умер как бешеный пес, захлебнувшись в собственной блевотине… Теперь посмотри сюда. Что это по-твоему?

– Птица с двумя головами. Разве такие бывают?

– На гербах все бывает… Эта медная полушка была выпущена императором, который так хотел просветить и облагоденствовать свой народ, что был проклят подданными еще при его жизни.

– Почему? – удивился меняла.

– Просвещение не пошло на пользу ни народу, ни его императору. Численность народа сократилась на четверть, а сам император скончался от дурной заморской болезни.

– Печальный случай, – посочувствовал меняла. – У всех владык, чеканивших медные деньги, была злосчастная судьба. То ли дело полновесное серебро! Слышишь, как оно звенит? Но почему на этой монете изображены сразу три фигуры?

– Средняя фигура, силач с дубиной, олицетворяет силу. А окружающие его женщины не кто иные, как свобода и равенство… Относительно двух последних ничего плохого сказать не могу, но тем безумцам, которые выпустили этот франк взамен старого ливра, вполне хватило силы, чтобы уничтожить друг друга, а заодно и лучших людей нации.

– Вот еще птичка! Но уже с одной головой, – меняла подбросил на ладони легкую серую монетку.

– С хозяином этой птички все предельно ясно. Он не пил вина, не ел мяса, любил домашних животных, детей и своих соотечественников, однако сие не помешало ему погубить множество людей в соседних странах… Кстати говоря, у этого алюминиевого пфеннига есть что-то общее вон с той медной копейкой, которая возрастом лишь ненамного старше меня. Та же история, только наоборот… Хотели счастья для всех народов, а свой собственный изводили нещадно…

– У твоего мира весьма печальная история, – вздохнул сентиментальный меняла.

– Обыкновенная. Бывает и хуже.

– Но откуда ты так хорошо знаешь каждую монетку?

– Когда-то все они принадлежали мне. Я собирал редкие монеты. Детская забава… Разве в это можно сейчас поверить?

– С трудом, – признался меняла.

– Как они попали к тебе? – Чувствовалось, что вопрос этот далеко не праздный.

– Их принес бродяга, скрывавший свое лицо рукавом. Такое случается… Никакой ценности эти монеты для меня не представляли, и я сначала решил отказаться от них. Но бродяга взамен попросил лишь ломоть хлеба. Такая сделка показалась мне удачной.

– Ты выиграл вдвойне, поскольку я собираюсь заплатить за эти монеты золотом.

– Неужели они так дороги для тебя?

– Дело совсем в другом… Они являются своего рода сигналом. Меня ищут. Кому-то я очень срочно понадобился…

Небеса этого мира, неверные и капризные, неподвластные никаким сезонным или суточным ритмам, меняющие свой цвет и свою глубину с той же непредсказуемой легкостью, с какой один сон сменяется другим, составляли разительный контраст с его твердью – черным несокрушимым камнем, одинаково устойчивым и под точилом времени, и под клыками стихий.

На этом камне не росли даже голубые мхи и серые лишайники, птицы никогда не посещали это изменчивое небо, а чуткие звери обходили стороной бесплодную и мрачную страну. И тем не менее она была обитаемой.

Здесь отсутствовали города, поселки, рудники, мануфактуры и даже торжища, однако богатства, накопленные в подвалах одиноких, неприступных замков, не имели счета.

Народ, издавна населявший этот суровый край, был смехотворно мал числом, но никому из соседей не приходила в голову шальная мысль покорить или ограбить его.

По цвету своих просторов этот мир назывался Чернодольем, а по имени тех, кто жил здесь, – Страной максаров.

Максары существовали за счет дани, которой еще их пращуры обложили все соседние народы. Прислужники максаров – воины и дворня – за счет подачек хозяев. Те же, кто по разным причинам хозяев терял, грабили и пожирали себе подобных.

В Чернодолье не было гор и лесов, где мог бы скрываться этот отчаянный сброд, однако природных пещер и подземных лабиринтов, образовавшихся еще в те времена, когда извергнутая из недр планеты лава, застывая, превращалась в камень, хватало с избытком. Смерть подкарауливала опрометчивого путника в каждой норе, в каждой расщелине.