Юрий Брайдер - Евангелие от Тимофея. Клинки максаров. Бастионы Дита

«Почему Генобра держит нас здесь? — думал он, лежа во всей одежде на роскошной постели. — А что делает сейчас Надежда? Цел ли Калека? Рассказывая о нем, наша хозяйка откровенно слукавила. Как же, станет он жить в покоях для слуг! Да еще питаться вместе с ними! Слугами, возможно, он и стал бы питаться, в это я еще могу поверить, но вот все остальное… Будь Калека жив-здоров и на свободе, он давно бы разнес этот гадюшник. Печально, если рыжая стерва извела его. Кто тогда следующий? Я или Надежда? И вообще, какие у Генобры планы на нас? В то, что эта лицемерка желает нам добра, поверить так же трудно, как и в душевную чуткость гадюки. Каждый из максаров плетет свои интриги, каждый разыгрывает свою собственную игру, постоянно меняя союзников, стравливая врагов, топча неудачников, приближая к себе сильных и изворотливых. С кем хочет расправиться нашими руками Генобра? Со Стардахом? С Карглаком? Еще с кем-нибудь? Неужели она не видит, какое жалкое оружие легло в ее ладонь? Или для нее все средства хороши? Ну ладно, поживем — увидим, как сказала бабочка-однодневка, вылупившись из личинки».

Несмотря на все предосторожности, Артем не только прозевал появление Генобры, но даже не заметил, каким путем она проникла в комнату. (Тяжелое кресло, приставленное к входным дверям, осталось на месте.) Единственное, что он успел сделать, это притвориться спящим.

Генобра остановилась у изголовья кровати, вперив в Артема огромные, поблескивающие как антрацит (тот самый антрацит, который черти шуруют в адских топках) дикие глаза максара. Одета она на этот раз была весьма странно — в небрежно запахнутый, насквозь просвечивающий пеньюар и тяжелые, давно не чищенные сапоги со шпорами. Пахло от нее, как от солдата, — лошадиным потом, плохо выделанной кожей, дымом и недавно выпитым вином. (Но, впрочем, запах этот — терпкий и свежий — нельзя было назвать неприятным.)

«Королева амазонок, — подумал Артем, глядя на нее сквозь полуприкрытые веки. — Только хлыста в руках не хватает».

Генобра наконец что-то неопределенно хмыкнула и переместила свой испепеляющий взор с Артема на пустой кувшин. Смахнув его на пол и беспощадно растоптав, она обошла комнату, заглядывая во все углы, а затем плашмя рухнула на постель.

— Ну хватит, не притворяйся! Я же вижу, что ты не спишь, — язык ее мило заплетался.

Артему не оставалось ничего другого, как изобразить сонное удивление.

— Прошу прощения… Никак не ожидал… — забормотал он. — Если бы меня предупредили заранее…

— Перестань болтать! — Генобра задрала правую ногу и подтянула голенище сапога, отчего ее воздушный наряд окончательно пришел в беспорядок. — Куда ты дел то, что было налито в кувшин?

— Выпил, — сообщил Артем.

— Врешь! Там было любовное зелье. Если бы ты его выпил, то не клевал бы сейчас носом, а ревел, как бык перед случкой, — хохотнула она.

— Ну уж не знаю… Может, доза оказалась чересчур велика, или я к этому зелью вообще не восприимчив.

— Опять ты врешь! К нему даже мухи восприимчивы. Ну признайся, — она перевернулась на бок и пододвинулась поближе, — боишься меня?

— Боюсь, — признался Артем.

— А ме-ня бояться не на-а-до, — промурлыкала Генобра, грозя ему пальчиком. — Меня лю-би-и-и-ить надо.

— Мы тебя любим, — Артем осторожно отодвинулся. — Мы тебе очень благодарны.

— Не верю! Докажи! — Шпора с треском вонзилась в спинку кровати.

— Клянусь тебе. Давай позовем твою сестрицу. Она тоже это подтвердит.

— Позвать ее… — Генобра задумалась. — А что, это было бы пикантно… Впрочем, нет… В другой раз. Нынче нам эта рыбина сушеная только помешает.

Тут уже Артем не нашелся, что ответить. Отодвигаться дальше было некуда, он и так уже наполовину свешивался с кровати; да и изящно закинутая на него ножка в грязном ботфорте не позволила бы это сделать.

— Ты какой-то странный, — Генобра ухватила Артема за подбородок. — На максара совсем не похож, но душа твоя для меня потемки. Таких мужчин у меня еще не было…

«И не будет», — подумал Артем, впрочем, без особой уверенности.

Предсказать поступки Генобры было совершенно невозможно, но Артем догадывался, что она, как истый максар, добиваясь своего, не остановится ни перед чем. Вопрос только — чего именно она добивается? Ладно бы, если только удовлетворения свой похоти. Вся эта пьяная блудливость может оказаться только хитрой игрой.

Прикидываться дурачком и дальше уже не имело смысла. Он погладил Генобру по жестким, немного влажным волосам (лицо ее при этом изобразило высшую степень блаженства) и ласково сказал:

— Ты очень мне нравишься. Но я уже дал клятву верности твоей сестре.

— Кому? — Генобра, едва не проломив постель, вскочила на ноги. — Кому? Ирдане? Этой холодной жабе? — Явно паясничая, она состроила оскорбленную гримасу.

— Как ты ее назвала? Повтори! — переспросил Артем.

— Да ты даже имени ее не знаешь! При рождении твою подружку нарекли Ирданой, что означает — Злополучная. На свет она появилась раньше срока, за мгновение до того, как ее мать испустила дух, пронзенная клинком моего старшего брата. В раннем детстве, играя с угольками костра, Ирдана спалила походный шатер своей опекунши Дроксиды. Вместе с хозяйкой и челядью, конечно. Все, кто с ней имел дело потом, погибли самой нелепой смертью. Адракс, выкрав Ирдану, поступил в высшей степени опрометчиво. Именно с тех пор удача оставила его. Она погубит любого, кого коснется рукой, дыханием или даже взглядом. Вполне возможно, что она погубит всех максаров! Теперь ты хоть понимаешь, с кем связался?

Эффект ее слов был равносилен внезапному удару под ложечку. Защита Артема была пробита, и совсем не тем способом, который он ожидал. Этого секундного замешательства вполне хватило Генобре, чтобы оседлать его. Она действовала быстро, беспощадно и уверенно, словно опытный всадник, укрощающий необъезженного жеребца. Ее руки и ноги были как из железа, острые шпоры пресекали любую попытку сопротивления, а губы несли дурманящий яд. Генобра хлестала его по голове и сжимала шенкелями, то посылая в галоп, то заставляя перейти на шаг, то давая минуту-другую отдыха. Она лучше Артема знала, что ему нужно, и лучше его делала то, что должен был делать он. И вот наступил момент, когда все у них: и темп скачки, и стук запаленных сердец, и лихорадочный ритм дыхания, и накал страстей, и цель устремлений — совпали. Раб стал властелином, всадник — скакуном, страждущий — алкающим. Теперь уже сама Генобра извивалась и брыкалась, как дикая кобылица, теперь уже он давил и мял ее шелковистое, бисером испарины сверкающее тело. Артем чувствовал, как острые ногти раздирают кожу на его плечах, и сам вцепился зубами в ее упругую, душистую плоть. Ничего человеческого не осталось в нем, и то, чего оба они добивались, тоже оказалось нечеловечески восхитительным. Такой экстаз мог испытывать разве что маньяк, живьем пожирающий свою жертву, или наркоман, испепеляемый смертной дозой морфия. Воя, хрюкая и пуская от удовольствия слюни, он умер, но уже через пару мгновений возвратился к жизни — обессиленный, разбитый, сотрясаемый отвращением и стыдом.