Юрий Брайдер - Гвоздь в башке. Враг за Гималаями. За веру, царя и социалистическое отечество

Наши жертвы были так пьяны, так потрясены всем происходящим и так проникнуты идеей фатализма, что почти не оказывали сопротивления. Лишь сын Бхимы попытался схватиться за палицу, что стоило ему не только правой руки, но и головы, да сын Арджуны, хорошо усвоивший уроки отца, сноровисто наложил стрелу на лук, да вот только тетиву спустить не успел.

Подобно хорькам, проникшим в курятник, мы изо всех сил старались сохранить тишину, но это нам все равно не удалось, что, впрочем, частенько случается и с вонючими любителями дармового мясца.

Далеко не все пандавы соглашались умирать молча. Некоторые, подобно покойному Дхриштальюмне, имели к нам серьезные претензии. Одним не нравилось наше оружие, другим не нравились мы сами.

Где – то ночь резанул предсмертный крик, где-то лязгнул меч, напоровшийся на латы, которые пьяный воин забыл снять перед сном, где-то завизжала женщина, случайно оказавшаяся в шатре. Лагерь стал постепенно просыпаться. Голые, нетрезвые, безоружные пандавы выскакивали из шатров, дабы узнать, что же это такое нарушило их сон. Столь неосмотрительное любопытство многим обошлось очень дорого.

Понимая, что фактор внезапности утерян, мы вернулись к воротам и, вскочив на лошадей, врезались в мало что еще понимающую толпу. Осознание большой беды пришло к пандавам вместе с тучами стрел, которыми мы их принялись осыпать.

Началась паника, особенно губительная в столь ограниченном пространстве. Не имея перед глазами реального врага (спасибо тебе, богиня ночи Ратри!), непроспавшиеся воины обращали свою ярость друг на друга. Завязалась потасовка, вскоре превратившаяся в настоящее побоище. Кто-то успел вооружиться мечом или секирой, другие сражались древками знамен, шестами от шатров, дышлами и колесами походных возков.

Спустя еще какое-то время лагерь запылал со всех сторон, и я сразу догадался, чьих это рук было дело.

Немногие уцелевшие пандавы позже сравнивали нападавшего на них врага с богиней-губительницей Кали, чье окончательное предназначение – погрузив мир во мрак, утопить его в крови, а напоследок еще уничтожить и само время, как наиболее стойкую, хоть и текучую форму существования материи. В их устах такая версия выглядела тем более убедительно, что страшная богиня являлась некоторым авторитетнейшим пандавам во сне как раз накануне побоища.

Лично я думаю, что это вовсе не мрачная сказка, как принято считать, а всего лишь способ самооправдания перед потомками.

Короче, обвинение в конце концов пало не на кауравов, которые на тот момент считались поголовно истребленными, а на нечистую силу, вознамерившуюся освободить мать-землю от попирающих ее человеческих толп.

Самое интересное, что некоторое рациональное зерно в этом, на первый взгляд, фантастическом предположении все же имелось.

Тем временем разрастающееся пламя жадно пожирало шатры и повозки, наполненные военной добычей, заодно покусывая случайно подвернувшихся ему людишек. Те, кому удавалось вырваться из огненной ловушки, улепетывали на все четыре стороны, не разбирая дороги.

Пора было позаботиться о собственном спасении. Едва кони вынесли нас, уже слегка обожженных, за пределы лагеря, как человек в накидке из тигровых шкур, от которого разило смолой, серой и другими зажигательными средствами, захлопнул ворота и подпер обе створки бревнами.

Теперь, когда на полуострове Индостан осталось считанное количество пандавов, нам пора было объясниться.

– Прощайте, доблестные витязи, – сказал я своим спутникам. – Возвращайтесь в родные края и возблагодарите богов за то, что уцелели в этой братоубийственной бойне. Научитесь жить по-новому, ибо наш мир очень скоро изменится, и скорее всего не в лучшую сторону. К сожалению, я не могу последовать за вами. Меня ждут кое-какие неотложные дела. Боевого коня, доспехи и оружие я оставляю вам. Надеюсь, все это мне больше не понадобится.

Расставание не затянулось надолго. У дваждырожденных не принято горевать по поводу разлуки, в том числе и вечной.

Когда мы остались наедине, если не принимать в расчет пандавов, заживо сгоравших за высоким частоколом, я задал человеку в тигровой накидке следующий вопрос:

– Как соотносится все сделанное нами сегодня с общечеловеческими ценностями, идеей абсолютного добра, или хотя бы с притчей о слезе ребенка, равноценной всеобщему счастью?

– Неужели ты собираешься начать диспут прямо здесь? – усмехнулся он. – Увы, но мне отвратителен запах горелого мяса, а от дыма слезятся глаза. Давай лучше немного проветримся. Прошу в мою колесницу. Как говорится – эх, прокачу!

В темноте заржали кони, и, сделав в том направлении несколько шагов, я различил смутное светлое пятно, подобно медузе все время менявшее свое очертание.

– Белые кони Арджуны, – догадался я.

– Они самые. И тарантас тоже его. Подарок на память.

– Признайся, ты сознательно спас Арджуну и его братьев?

– Есть такое дело.

– Интересно, за какие заслуги?

– Личная привязанность, ничего не поделаешь.

– Позволил, значит, себе слабинку?

– Виноват, кто же спорит.

А как насчет моего вопроса? Я все еще надеюсь получить на него ответ.

– Это ты про общечеловеческие ценности и слезу ребенка? Но мы ведь с тобой не люди. Мы скитальцы в ментальном пространстве. Бесплотные и бессмертные призраки, вкалывающие для вящей славы человечества. Заметь, не отдельного человека, а всего человечества как биологического вида. Угробив здесь сотню тысяч, мы спасем миллионы в других странах и других веках.

– Разве арифметика тут уместна?

– Конечно, нет. А где взять другие доводы? Мы сделали дело. Страшное дело. Но не сделай мы его – было бы еще страшнее. Кто может нас осудить или оправдать? Никто. Совершилось деяние космического порядка. И привычные нормы морали уже не годятся. Как ни печально, но это факт.

Наш экипаж мчался сквозь ночь, и ему не нужны были ни фары, ни габаритные огни, ни стоп-сигналы.

Божественный возничий Кришна, считавший аватарой вседержителя Вишну, а на деле оказавшийся лишь очередным воплощением студента-недоучки Олега Наметкина (попробуй разберись во всех этих тонкостях!), изо всех сил нахлестывал коней.

На месте, предназначенном для непобедимого Арджуны, восседал я, Геннадий Донцов, бывший старший следователь особого отдела и бывший майор, аватарой которого, выражаясь в рамках местной терминологии, был некто Ашваттхаман, приемный сын брахмана Дроны и последний союзник кауравов.

Плохо ли, хорошо ли – но мы выполнили свое предназначение. Еще немного – и телесные оболочки обоих ариев, верой и правдой прослужившие нам столько лет, перейдут во владение их законных хозяев. Интересно, как они распорядятся своей мрачной славой?