Марина Дяченко - Год Черной Лошади

— Так уж и все?

— Я знаю, что вы были у Хозяев, — прошептал Люк. — Что вас… остригли, и вы спаслись только случайно, из-за того значка. Я их ненавидел, эти значки. Когда замечал их на ком-то, прямо срывать готов был.

— Ревновал?

— Наверное, — сказал, подумав, Люк. — Все говорили, что я поклонник Ланы. А я ее уже тогда любил.

Люк ходил вдоль стеллажей с тряпкой. Тщательно вытирал пыль, которой здесь и без того было не так уж много.

— Я бы побоялся идти к Хозяевам, — сказал Люк, споласкивая тряпку в жестяном ведерке.

— Они вовсе не так страшны, — сказал Дым.

— Откуда вы знаете, страшны ли они? Вы ведь так и не сумели их понять?

— Да, — согласился Дым. — Мы говорим почти на одном языке и даже пользуемся одинаковыми буквами. Но понять друг друга мы не сможем. Никогда.

— Почему же вы велели всем идти туда, к ним? — спросил Люк с подозрением.

— Я никому ничего не велел. Я рассказал все, что знал. Они выбрали сами. Как когда-то выбрал Лидер.

— Вы верите этой истории о Лидере?

— Верю, — серьезно отозвался Дым. — Мне кажется, все было именно так.

Люк закончил уборку на рабочем столе. Вытер руки тряпочкой — обрывком когда-то белого халата:

— А почему вы не остались у Хозяев? Ведь там можно жить, и жить неплохо?

— Я не могу без стада, — произнес Дым с отвращением.

— Может быть, это не всегда плохо, — шепотом проговорил Люк. Руки его давно были сухие, но он все еще мял и мучил несчастную тряпочку. Летели белые ошметки.

— А что за тему диплома тебе зарубили? — спросил Дым.

Тряпочка треснула; Люк опомнился. Осторожно положил в ведро обе лохматые половинки:

— Да так… Я разрабатывал альтернативу… маячкам.

— Разработал? — быстро спросил Дым.

Люк помолчал. Отвел глаза:

— Нет. Когда стало ясно, что это нашествие… Я целыми днями сидел, думал: сейчас найду панацею — и прославлюсь. Я буду знаменитее, чем Дива Донна, он невесело усмехнулся. — И она меня полюбит.

— Не получилось? — спросил Дым, заранее зная ответ.

Люк мотнул опущенной головой:

— Не получилось. Знаете, среди исследователей холила такая байка: Арти-Полевой не выдумал маячки. Будто бы он спер идею в какой-то старой книге, а источник потом уничтожил. Ведь с нашим уровнем технологии невозможно додуматься до такого, о физиологии волка надо знать в десять раз больше, чем мог знать Арти. И тому подобное… И вот когда я сидел и была паника, полные улицы беженцев, еды ни травинки… А я сидел в лаборатории, и с каждой секундой все яснее понимал, что попытки мои смешны и правильно мне зарубили тему. Я отчаивался, и тогда мне казалось, что эти сплетни имели под собой основание.

Дым огляделся. Стены лаборатории вдруг нависли над ним, как нависали некогда безразмерные пространства Хозяев. Плотно завинченные сосуды с реактивами, громоздкие приборы с тусклыми дисплеями, переплетение проводов и горы лабораторной посуды — все это казалось фальшивым, муляжным, мертвым.

— Значит, не было никакой науки, — услышал Дым собственный голос. — Было подражание, робкое повторение давно сделанного, давно пройденного, игра в науку… Да?

— Нет, — яростно сказал Люк и отвернулся. — Идемте, я кое-что вам покажу.

— Эй, — негромко позвал Дым. Те трое, что лежали на куче тряпок, вяло шевельнули ушами. К Дыму обратились три пары равнодушных глаз — стеклянные пуговицы, блестящие и бессмысленные. Дым едва удержался, чтобы не попятиться.

— Да, — сказал Люк за его спиной. — Это те, которых стригут и едят Хозяева. Это наши предки, вернее, наши неудачливые двоюродные братья. Их сюда привезли еще детьми. Много лет назад. Было двадцать два. Остались трое…

— Зачем? — после паузы спросил Дым.

— А как иначе? Биология, медицина…

— Они здесь были все это время? Когда нечего есть…

— Я потрошил матрасы, — сказал Люк, с трудом выдерживая его взгляд. Старая солома… И я свое отдавал.

— Им?

Люк помолчал, будто решаясь. Наконец нервно потер руки:

— Это еще не все… Идемте.

Они долго шли узким, скверно пахнущим коридором; поднялись по крутой винтовой лестнице, и Дым увидел обнесенное железной сеткой сооружение. За сеткой, в ремнях, в переплетении шлангов… Дым не поверил своим глазам. В станке помещался плотно спеленатый трубками, прикованный к железной стойке плешивый волк.

— Была наука, — сказал Люк, как будто нездоровое животное в станке могло подтвердить или опровергнуть эту истину. — Материала накопили предостаточно. Вот только распорядиться…

Волк открыл желтые глаза. Дым невольно отшатнулся.

— Ей недолго осталось, — тихо сказал Люк. — Волчице… Она умирает.

На площадь они пришли позже всех. Кто-то уже разжег костер вместо Дыма. Лана, увидев Дыма и Люка вместе, удивилась и, кажется, повеселела.

— Может, ты споешь? — попросил ее Дым.

Она покачала головой:

— Нет. Теперь не надо.

Они уселись рядом, и Лана, прежде немногословная в присутствии Дыма, начала вдруг рассказывать, подробно и откровенно, хотя ее никто об этом не просил. Она рассказывала, как на нее внезапно упала слава, как огромные толпы аплодировали и подпевали и как она теряла голову от мгновенной власти над ними. Как значки с ее портретом носил каждый второй, а плакаты пестрели на всех афишных тумбах, и ради того, чтобы только коснуться ее, люди толкались чуть ли не насмерть. И как потом случилось нашествие, и слава ее растаяла, словно кусочек масла. И как ей приходилось драться в очереди за пайком. Как ее перестали узнавать и помнить, все о ней забыли, и как появился Люк.

— Все-таки зря ты перестала петь, — сказал Дым, когда Лана наконец охрипла и замолчала.

— Нет, все правильно, — вмешался молчавший до сих пор старик. — Разумные существа не должны ходить стадом, в том-то и дело. И Дым почувствовал, как внутри его закипает непонятное раздражение и протест против этой старой, неоспоримой, банальной истины.

Волки появились на окраинах. Собираться по вечерам на площади стало небезопасно; каждое утро и каждый вечер — в сумерках — Дым зажигал факел и поднимался на крышу. Сосед справа — их с Дымом разделяли три покинутых двора — подавал своим факелом сигнал «все в порядке». Приняв сигнал, Дым то же самое сообщал соседям слева, а те отвечали, передавая сигнал дальше.

Однажды холодным утром — на белой шерсти Дыма лежал толстый слой инея соседи слева не ответили. С рассветом Дым вышел на улицу — и сразу же увидел волчьи следы. Перед домом уже стояли двое парней из двора напротив. Топтались, втянув головы в плечи, не решались войти. Снег перед домом был утоптан волчьими лапами, и входить, собственно, было уже не нужно. Дым вошел.

— Я ничего не оставил после себя, — сказал старик. — Слышишь, Дымка, я мог бы написать что-то вроде мемуаров. Теперь мне кажется, я много знал, еще больше понимал и мог объяснить бы…