Марина Дяченко - Год Черной Лошади

Алонсо прикрыл глаза.

Какой звон в ушах. Звон в ушах. Колокол.

Утро.

Сквозь прорехи в старых шторах вязальными спицами пробивается солнечный свет.

Неподвижная фигура возле кровати.

— Альдонса?

Не видя ее лица, Алонсо чувствовал ее запах. Запах высохшего пота, ночи, пережитого ужаса…

— Альдонса… какое сегодня число?

— Двадцать шестое, — сказала она после паузы.

Алонсо улыбнулся.

Тело еще не до конца слушается, еще тяжелое, онемевшее, как бы не свое тело. Но голова — своя. Чисто и ясно в голове, и спокойно, как в летнем небе.

— У нас мало времени, — он поднимал свое тело, как поднимают крюками тушу павшего мула. Он знал, что стоит преодолеть первое сопротивление мышц и сухожилий, перетерпеть первое головокружение, а дальше будет легче. — Уже двадцать шестое… Осталось два дня… Росинанта подковали? Где Фелиса?

— Прячется, — отозвалась Альдонса после паузы. — Росинанта подковали, Фелиса прячется…

— Ерунда, — в его голосе обнаружилось привычное, здоровое раздражение. — Двадцать шестое… Осталось два дня! Подумать только… Где мои сапоги? Где одежда? Где Фелиса? Почему она не приготовила завтрак?

— Завтрак приготовил Панса, — все так же после паузы сказала Альдонса. — Твоя одежда перед тобой, на стуле…

Он замер, глядя прямо перед собой невидящими глазами:

— А где это письмо?! Альдонса… где?!

Кинулся ворошить одежду. Обыскивать карманы…

— Где письмо? Где оно? С деньгами?

— Оно у Пансы, — ровным голосом отозвалась Альдонса.

— Да? Я хочу узнать… а кто все-таки заказал… кто заплатил за меня. Вот черт… ну почему меня интересует такая ерунда?! Так мало времени, так много дел… и вот эта ерунда… Я хочу это знать, Альдонса. Кто хотел свести меня с ума?

Альдонса молчала.

Тяжело переваливаясь с ноги на ногу — ступни были как деревянные — он подошел к окну и сдернул занавеску.

И, когда глаза притерпелись к нахлынувшему солнцу — увидел наконец, что Альдонса вовсе не сидит у кровати, как ему показалось вначале, что она стоит на коленях, и лицо ее — как воск.

— Что ты… Альдонса? Почему ты на коленях? Вставай…

Только расширившиеся зрачки выдали ее боль, когда она попыталась подняться. Отвергла его помощь, встала сама, двинулась к двери…

В дверях чуть не упала. Ухватилась за притолоку.

Она сказала себе: если всю ночь вот так простоять на коленях у его кровати — помешательство минует его; уже через несколько часов ночного бдения у нее, кажется, не было ног. Только тупая саднящая боль.

Алонсо метался, стонал сквозь зубы и бормотал неразборчиво не то мольбы, не то угрозы; Альдонса стояла, как коленопреклоненное надгробие, готовая не сходить с места и год, и два, или до смерти.

Потом Алонсо понемногу успокоился. На тумбочке догорала свечка, Альдонса видела, как лицо мужа разглаживается, как забытье переходит в сон. За окном стихали цикады; пришел рассвет, но шторы были плотно задернуты, и только тонкие лучики, ползущие по выщербленному полу, напоминали Альдонсе о времени.

Алонсо пошевелился.

Открыл глаза.

В первую секунду ее поразил бессмысленный, как у младенца, взгляд; мертвели, наливались сединой волосы у нее на висках. Длинная секунда потного смрадного ужаса…

— Альдонса? — выговорили его запекшиеся губы.

Ужас все еще жил в ней. Трясся в каждой жилочке.

— Альдонса… какое сегодня число?

Она закрыла сухие глаза:

— Двадцать шестое.

Он улыбнулся. Ни дать ни взять мальчишка, проснувшийся рано утром в день своих именин:

— У нас мало времени… Уже двадцать шестое… Осталось два дня… Росинанта подковали? Где Фелиса?

Вот и все, сказала себе Альдонса. Не надо гневить Бога… Он действительно уйдет. Ничего не изменилось… Не надо гневить. Он здоров…

— Прячется… Росинанта подковали, Фелиса прячется…

— Ерунда… Два дня! Подумать только… Где мои сапоги? Где одежда? Где Фелиса? Почему она не приготовила завтрак?

Все как прежде, подумала Альдонса. И усмехнулась — мысленно, потому что улыбаться по-настоящему было больно губам.

— Завтрак приготовил Панса. Твоя одежда перед тобой, на стуле…

Он вдруг замер, будто прислушиваясь:

— А где это письмо?! Альдонса… где?!

Кинулся ворошить одежду. Обыскивать карманы…

— Где письмо? Где оно? С деньгами?

— Оно у Пансы, — ровным голосом отозвалась Альдонса.

— Да? Я хочу узнать… а кто все-таки заказал… кто заплатил за меня. Вот черт… ну почему меня интересует такая ерунда?! Так мало времени, так много дел… и вот эта ерунда… Я хочу это знать, Альдонса. Кто хотел свести меня с ума?

Он выбрался из постели и проковылял к окну. Ой, не надо света, успела подумать Альдонса.

Ударило солнце. Альдонса спрятала лицо; предстояло встать с колен, а ей не хотелось подниматься при свете. В присутствии мужа. Не нужно свидетелей…

— Что ты… Альдонса? Почему ты на коленях? Вставай…

Злость придала ей сил. Рывок…

Собственно, ничего страшного. Главное теперь — удержать равновесие. Если ноги от колен — чужие чулки, набитые песком…

В дверях она все-таки упала.

— …Я говорил с этим, который Панчитин отчим. Час назад говорил. По-свойски, — Санчо, ухмыляясь, потер правый бок, которому, признаться, здорово досталось от кулаков неуемного пьяницы. — Так верите ли, господин мой, пообещал мне, собака такая, что падчерицу свою больше пальцем не тронет. Ни в жисть. Никогда. Языком хоть что твори, а руки при себе оставь… Так что не волнуйтесь, с Панчитой все улажено, девочка хорошая, живая такая, ух, глазищи! Говорю: пойдешь за меня замуж? А она засмущалась, покраснела, как яблочко… Эх. У нас в селе тоже был такой, как напьется, давай жену мотузить… Так дед мой, царство ему небесное, головатый был старикан… Присоветовал ей сзади под юбку кирпич приспособить. То-то, драчун, все на пинки был скор… Так дал ей пинка, сломал палец на ноге, охромел… и все. Любились, как голуби, до старости. Вот как…

Санчо говорил, не умолкая, стараясь держаться поближе к двери. Чтобы сразу, как только сеньор Алонсо задумает высказать все, что о продажном оруженосце думает — чтобы сразу наружу, верхом на Серого и вскачь со двора.

Санчо не раз и не два собирался улизнуть вместе с Серым. И только стыд пока удерживал его — сбежать сейчас означало окончательно втоптать в грязь честь славной семьи Панса.

— Что ты под дверью топчешься? — спросил наконец сеньор Алонсо. — Иди сюда… Сядь.

Санчо занервничал:

— У нас в селе еще так говорят — вы бы сели, чтобы полы не висели… Я тут постою, ладно?

Алонсо посмотрел ему в глаза.

Взгляд был тяжелый, но нестрашный. Того презрения, которого так опасался Санчо, того отвращения, которого он, конечно же, был сейчас достоин, в глазах хозяина не наблюдалось.