Марина Дяченко - Год Черной Лошади

— Погоди…

«Скорее всего, тебя не возьмут сегодня в игру». Сейчас он скажет — пойди погуляй, и Элиза испытает скорее облегчение, нежели разочарование…

— Видишь ступеньки?

Она увидела. Лестница вилась спиралью и так обросла плющом, что издали ее можно было принять за древесный ствол.

— Поднимайся… Там окошко. Просто смотри.

Один раз она чуть не свалилась. Сгущались сумерки, ступеньки далеко отстояли друг от друга, а цепкий плющ приходилось порой рвать. Сцепив зубы, Элиза забралась на верхнюю площадку. Окошко было без стекла. Трухлявая рама поросла мхом; подавшись вперед, Элиза не без содрогания заглянула внутрь. Там был бальный зал. Во всяком случае, в ее представлении бальный зал должен выглядеть именно так — блестящий паркет и много-много светильников, правда, не очень ярких. И четыре десятка девочек от восьми до шестнадцати лет, все разодетые как на праздник.

Они стояли вдоль стен — молчаливые и сосредоточенные. И каждая держала в руке мячик.

Элиза ждала.

Четыре десятка мячиков ударились о пол. Нестройно забубнили голоса:

— Я… знаю… я… пять… знаю… имен… пять… девочек… имен… знаю…

Они играли. Каждая сама по себе — и все вместе, играли, повинуясь неизвестным Элизе правилам. Мячики летали, ударяясь о стены, никогда не сталкиваясь, не падая из рук — Элиза задержала дыхание. Это можно показывать в цирке…

Они танцевали; даже Даниэлла казалась тоньше и грациознее, чем обычно:

— Виолетта! Раз! Роза! Два! Мария! Три!..

— Я… знаю… пять… названий… кораблей… «Самум»! Раз! «Кречет»! Два! «Легенда»! Три!..

— Я… знаю… пять… названий… рек…

— Я… знаю…

Мячики били о пол и о стены, аккомпанировали танцу, невиданный хоровод отражался в зеркальном паркете, а фонари, горевшие вполнакала, теперь разгорались все ярче и ярче, заливали зал светом. Элиза навалилась животом на раму, рискуя свалиться в зал.

— Играем! — голос господина попечителя легко перекрыл сорок девчоночьих голосов. — Играем! Раз! Два! Три! Четыре! Пять!

Считалочка продолжалась — но теперь в ее канву вплетался новый ритм; господин попечитель шел по залу, мячи свистели перед его лицом, но ни один не касался.

— Я. Знаю. Пять. Замечательных. Дат. Даниэлла!..

Элиза увидела, как ее соседка по комнате оказывается внутри общего круга, наступает тишина, все мячики, кроме Даниэллиного, вернулись в руки своим владелицам.

Голос господина попечителя звучал в тишине отрывисто и резко:

— Четвертое июля! Двенадцатое сентября! Седьмое ноября! Шестое июня! Двадцать четвертое декабря!

Одинокий мячик Даниэллы летал через весь зал. Тук — о стену. Тук — о пол. Тук…

— Играем, Даниэлла! Играем! Четвертое июля! Двенадцатое сентября! Седьмое ноября! Шестое июня! И…

Мячик падал. Элиза голову отдала бы на отсечение, что перед тем, как лечь Даниэлле в ладонь, мячик явственно замедлил свой полет.

— Двадцать шестое, — хрипло сказала Даниэлла. — Двадцать шестое декабря.

Мячик выскочил из ее руки и покатился по полу.

Элиза сидела на берегу. В темноте еле слышно дышало море, поодаль покачивался на волнах катер. Все огни, кроме сигнальных, были потушены; охранники острова — а их было человек пять — дорожили службой и никогда не нарушали главнейшее условие контракта: не попадаться на глаза юным пансионеркам…

Девочкам, в свою очередь, не рекомендовалось ходить на мыс. Элиза пришла сюда, чтобы побыть в одиночестве. Время ночное, а возбужденные игрой девчонки все не разбредались по постелям. Госпожа Кормилица, обычно строгая, сегодня смотрела на это сквозь пальцы — и воспитанницы горланили песни, бегали по темному парку, прятались друг от друга и кидались мячами…

Из-за темных кустов показалось пятнышко света от ручного фонарика. Элиза поднялась с камня. Подошел господин попечитель, направил фонарик в воду. Метнулись в сторону темные силуэты и ушли в глубину.

— Тебе понравилась игра? Это своего рода соревнование — кто лучше жонглирует мячом…

— Мне так никогда не научиться, — ответила Элиза.

— Почему? — удивился господин попечитель. — Попробуй научиться к следующему моему приезду. Я вернусь примерно через месяц. Поучись управляться с мячиком. Пусть Даниэлла тебе поможет…

Элиза кивнула.

— Кстати… Я заходил к тебе в комнату только потому, что надо знать, как живут воспитанницы. В том числе, что им снится… тебе снятся цветные сны?

Она кивнула.

— Вот и хорошо, — сказал он удовлетворенно. — Значит, все в порядке. А теперь пора в дом.

Пятно света бежало впереди, обозначая дорогу. Они вошли в парк Элиза считала шаги… Спросить-не спросить… Спросить-не спросить…

— А что это за дата — двадцать шестое декабря? — решилась она.

— В этот день случился государственный переворот в одной далекой стране… Давно. — Ответил госполин попечитель. — Почему тебя заинтересовала эта дата?

— Так ведь вы сказали — двадцать четвертое. А Даниэлла ошиблась. Сказала — двадцать шестое.

Впереди показалось залитое светом крыльцо. Госпожа Кормилица собирала старших девочек — младшие, наверное, давно спят…

— Это не Даниэлла, — беспечно сказал господин попечитель. — Это я ошибся.

Девочки проводили взглядом серый вертолет, и жизнь пошла своим чередом. С наступлением лета обычные уроки закончились — пришел черед занятиям по рукоделию, составлению букетов, рисованию и правилам этикета. Воспитанницам выдали новые купальные костюмы, и Элиза вместе со всеми плескалась в бухте, огороженной пестрыми поплавками. Казалось, над островом Трон никогда не сгущаются тучи. Воспоминания о родителях уже не были так болезненны. За месяц, проведенный на Троне, лишь дважды ей было плохо.

В первый раз она проснулась, точно зная, что мама рядом. Было четыре часа утра, Даниэлла сопела, из парка просачивался серый рассвет. Разочарование было таким сильным, что Элиза проревела, не поднимаясь с кровати, весь день — госпожа Кормилица ходила кругами, пытаясь ее утешить, и Даниэлла лезла к ней то с шоколадками, то с глупыми словами, но Элиза ничего не видела сквозь слезы.

Второй раз самообладание покинуло ее, когда кто-то из девчонок пустил вдоль аллеи бумажный самолетик.

Все случилось раньше, чем она успела осознать происходящее. Самолетик красиво шел на снижение, когда порыв ветра вдруг подбросил его — и сразу же швырнул на землю. Элиза метнулась вперед, упала, сбивая коленки, и подхватила падающий самолет над самой землей. Весь парк был свидетелем последовавшей за тем безобразной истерики.

После кризиса наступала депрессия — но даже толстая Даниэлла проявляла необыкновенный такт, а госпожа Кормилица собственноручно носила из библиотеки самые веселые, по ее мнению, книги. А однажды, уведя Элизу в свой кабинет, рассказала историю Даниэллы. С тех пор Элиза относилась к соседке иначе.