Сергей Малицкий - Легко (сборник)

— Илья Петрович! Это не здесь. Вы дальше читайте!

— Дальше я читать не буду! — рубанул Илья Петрович, бросив заветную тетрадку на земляной пол. — Пускай дальше прокурор читает. Я так собственно и предполагал. Интеллигенция! Я тебе сейчас испорчу эстетическое впечатление. Софья Ивановна! Заберите этого астронома-извращенца и сделайте ему полный карантин по максимальной программе. Резекцию, вакцинацию, пункцию, ампутацию — все! Вплоть до клинической смерти. Потом к стоматологу его на полную санацию! А потом передайте Лафетову вместе с тетрадью. Так. А вы? Вы что нам покажете?

Грядищев пристально посмотрел на Павлика, который вел себя как кролик, ожидающий очереди быть вброшенным в клетку к удаву.

— Ничего, — хрипло сказал Павлик, нервно сглотнув слюну.

— Послушайте. Вы же этот, как его, сталкер. Или вы тоже смотрели, но не видели, щупали, но не трогали?

— Нет. Видел.

— Что конкретно?

— Этот… Метеорит.

— И какой же он?

— Такой… жидкий.

— Не понял?

— Он жидкий.

— Василий!

— Да! — подскочил уменьшившийся Василий.

— Что там пишут в ваших книгах? Жидкие метеориты бывают?

— Нет, Илья Петрович! В основном железные и каменные, но чисто теоретически ведь это мог быть и кусок льда! А если он растаял?

— Да нет. Если уж в воздухе не растаял, за десять часов на земле уж точно бы не растаял. Да и не слышал я еще, чтобы из-за куска льда полгорода сдурело! Как вас зовут?

— Павлик.

— Местный?

— Нет. Приезжий. На лето к бабушке.

— Вот. Все проблемы из-за приезжих. Оккупанты тоже все всегда приезжие. Стоит вспомнить историю — любую смуту затевали приезжие! Местные, они спокойнее! Даже если и негодяи. Мы к ним привыкшие, знаем, чего ждать. Так почему же, Павлик, на тебя зона не действует?

— Какая зона?

— Как же какая? Более двух километров в диаметре. Аккурат вокруг того места, где твой метеорит упал или капнул, если он действительно жидкий. И не войти туда, не выйти. Сразу «крыша едет». С ума люди, понимаешь, сходят. А те, которые и так без ума, — Грядищев кивнул в сторону унесенного на аутодафе «стаей белых птиц» Брысина, — те вон слепнут или еще что. А тебе как бы и ничего? Чем ты это можешь объяснить?

— Не знаю, — ответил Павлик.

— Не знаешь? — Грядищев еще раз осмотрел мальчишку, словно намереваясь его раздавить. — Что ты там еще видел?

— Все как обычно. У дома Семена Пантелеева машина брошенная стоит. Пожарная. И вокруг воронки, где этот… метеорит лежит, пожарники спят. Еще по улице Водопьянова санитары и милиционеры ходят. Как-то странно…

— Странно?

— Ну, бесцельно. Как пьяные. Речь вашу слышал. По радио.

— И все? То есть больше ничего о зоне ты сказать не можешь?

Павлик отчаянно замотал головой.

— Ну, что же, расскажи еще о своем жидком метеорите. Какой он?

— Он больше меня размером. Малиновый такой, светится немного. И теплый, как кисель. Только не пачкается.

— Пачкается! — оборвал его Грядищев. — Уверяю тебя, что пачкается. И многие уже не отмоются никогда…

— И еще я подумал, — Павлик нерешительно замолчал на мгновение. — Может быть, он живой?

— Живой? — Грядищев засмеялся. — Ты только этого при Софье Ивановне не говори. Уж живого метеорита мы точно в нашем городе не допустим. Только нам космических паразитов не хватало. Послушай, Павлик. А не мог бы ты оказать услугу нашему городу?

Павлик тяжело вздохнул. Не нравилось ему это все. Не нравилась палатка. Не нравился длинный прозрачный тоннель, через который его гнали молодые курсанты с испуганными лицами. Все коленки сбиты. И этот страшный человек, у которого не было глаз, только два мутных колодца без дна.

— Ты слышишь меня?

— Не знаю. Наверное, смог бы. А что я должен буду сделать?

— Скажи мне, Павлик, что ты делаешь, когда тебе больно?

— Терплю.

— А если еще больнее?

— Плачу.

— А если еще больнее!?

— Не знаю.

— Да. Тебе этого лучше бы не знать. Так вот, Павлик. Мне сейчас очень больно. Нам всем сейчас очень больно. Городу нашему очень больно. Больнее, чем когда можно поплакать. Этот метеорит, живой он или мертвый, твердый или жидкий, попал нам всем в самое сердце. А что, если то, что ты видел, это не малиновый кисель, а кровь нашего города? Мы ранены, Павлик, и нам нужно лечиться. Хочешь быть санитаром?

— Я… я не знаю.

— Тебе не придется ничего делать. Почти ничего. Возможно, только провести в зону тележку, канат, какой-нибудь груз, не знаю. Нам нужно вытащить оттуда наших людей. Их надо спасти!

— Зачем? Ведь они там живут.

— Это им только кажется, что они живут. Зона действует неощутимо, но безошибочно. Может быть, нам даже придется уничтожить метеорит. Тебе не приходилось играть в бомбочки? Ну, что ты? Все маленькие дети мечтают играть в бомбочки. Любой мальчишка взрывал в детстве бутылки с карбидом. Ты хочешь устроить самый настоящий взрыв? Городская газета напечатает твой портрет…

— Илья Петрович! — полог палатки откинулся, и в снопе дневного света показалась пирамидальная фигура Лафетова. — Илья Петрович! ЧП!

— Еще один метеорит?

— Илья Петрович! Этот майор. Калушенко. Из МЧС. Он самовольно попытался пересечь границу зоны!

— Туда ему и дорога. Но у него получилось?

— Получилось. На вертолете. Только он выбросился над зоной.

— Откуда?

— Из вертолета. Над зоной выбросился. Вниз сиганул!

— Да черт их всех возьми! Что, у нас своих идиотов мало, что их нам из центра присылают? Где вертолет?

— Вертолет приземлился на кольце. Сейчас опрашиваем пилота.

— Ладно. Хоть имущество не пострадало. Софья Ивановна! Возьмите мальчика. Софья Ивановна. Где мальчик?!

Мальчика уже не было. Воспользовавшись громогласным явлением Лафетова, движимый безошибочным мальчишеским инстинктом, Павлик уже летел, едва касаясь ободранными коленками земли, через этот тепличный коридор назад, к дому, к бабушке! Прочь от этого сумасшедшего мира, от этих безжалостных «белых птиц», туда, где зона расцветает дикими цветами, но где никто не заставляет его тащить тележки, канаты или что-нибудь взрывать. Он промчался эти двести, триста, четыреста метров быстрее, чем истошный крик Лафетова докатился до оцепления, вылетел отчаянным зверьком из тоннеля, пробежал последние десять метров, юркнул под приклад оторопевшего курсанта и нырнул в зону. Огромные пахучие цветы хлестнули его по щекам. Он пробежал между раскидистыми кустами и увидел заплаканную Наташку.

— Павлик! — заревела она в голос. — Я думала, что вас застрелили!

С этими словами она бросилась к нему на шею, обхватила тонкими руками и поцеловала в губы грязными и сладкими губами.

— Только не говори никому, что я тебя поцеловала, а то умру!

Павлик растерянно опустился на землю. Он понял, что было не так в этот день с самого утра. Музыка! Неслышная уху, она вливалась в него через подошвы, ободранные коленки, кончики пальцев, кожу лица, ноздри и глаза, заползала невидимым ритмом или вибрацией внутрь и пронизывала все существо.